Екатерина Волкова: Марш несогласной

Поделиться:

В свои 35 она прожила уже несколько жизней. Галатея в опытных руках театрального продюсера Эдуарда Боякова. Актриса второго плана в семейной драме кинопродюсера Сергея Члиянца. Наконец — боевая подруга писателя и бунтаря Эдуарда Лимонова. Сегодня яркая кинодива и мать троих детей Катя Волкова готовится к новому этапу в своей непростой жизни. Она учится быть сильной. Уже получается...

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Катя, на кого детей оставили?
— Мама помогает. А сейчас ещё и няня вышла. Но я и сама не отказываю себе в удовольствии бывать с детьми, это действительно для меня удовольствие.

— Теперь няням многие не доверяют — чужой человек, во-первых. А потом столько ужасов про них рассказывают.
— Мне повезло. Вообще, мои дети в парке нашли себе няню. Так случилось, что сначала мы подружились с няней мальчика Егора, очень хорошей женщиной. Потом Егор пошёл в садик, а няня его перешла к нам. И я, конечно, очень довольна: она приходит в 11, дети бегут к двери: «Зэня, Зэ-ня!», хлопают в ладоши... А вот мама моя так и не смирилась с тем, что у нас няня. Но что делать — вечный конфликт отцов и детей. Она не понимает, зачем нужна няня, не понимает, почему я отказываюсь от каких-то сериалов, для неё это непостижимо — мы живём в маленькой квартире, казалось бы, должна хвататься за всё. И я не могу ей объяснить, что репутация в моей профессии стоит дороже.

— Ну, с мамой-то вы всегда договоритесь.
— Не знаю... Она говорит: надо думать о детях, не надо думать о себе. Вот Заворотнюк получила столько-то, вот Тина Канделаки и тут, и там, и там. Мама не понимает, что я не Тина Канделаки, и у меня нет таких мозгов, такого образования. Да и просто я другая. «Мама, — бросаю уже в сердцах, — ты ничего не понимаешь!» — «Ну, конечно, — отвечает, — мама дура.» И всё, и снова по кругу. Она не может понять, что я уже взрослая. Что у меня трое детей! Мне 35 лет! И этот конфликт больше всего меня мучает.

— Катя, а дети сильно вас изменили? Раньше, помнится, ваши интервью были жёсткими, эпатажными. Потом всё мягче, мягче...
— Не знаю. Во-первых, внимание к моей персоне началось всё-таки с романа с Эдуардом Лимоновым, и, наверное, те мои высказывания соответствовали его эпатажному образу. А скорее даже, я просто невольно съёжилась и начала защищаться, защищать своего возлюбленного. Он мне открывал глаза на какую-то правду. Которая не может быть воспринята социумом и которой государство просто не даст обнажиться. Я эту правду рьяно защищала. И мне нравилось то протестное состояние, в этом была определенная романтика.

— Тогда появился тот эпатажный имидж, когда побрились наголо? Кстати, вам очень шло.
— Мне до сих пор говорят: как тебе было хорошо, не хочешь снова? Но нет, я уже другая... Хотя у меня осталась ностальгия по тому периоду. Я вообще увлекающаяся натура, не люблю заскорузлости, правильности. Вот эта фраза, которую мама моя любит повторять — «чтобы всё было, как у людей», — меня просто убивает. У каких людей?! Покажите мне их!.. Я всегда с восторгом любуюсь счастливыми парами, я учусь у них, готова прямо на колени пасть, если вижу реально счастливых людей, которые прожили вместе 20 лет. Но их так мало. В большинстве случаев это уже уставшие друг от друга люди, у которых параллельно есть свои жизни и которые по привычке, потому что так удобно, или ради детей продолжают жить вместе. Конечно, у всех своя жизнь, и каждый делает свой выбор. Но я не хочу так, не хочу, как у всех!

«Это был кровавый опыт в моей жизни»

— Брак с Лимоновым — ваша попытка номер три. А первые две — кажутся просто идеальными для актрисы. Театральный продюсер Эдуард Бояков, кинопродюсер Сергей Члиянц. Люди сильные, известные. Рационализма вам не хватило, чтобы стать счастливой продюсерской женой?
— Нет, на самом деле я могу сказать, что самая моя большая любовь в жизни — это Эдуард Бояков. Который меня сформировал, вообще изменил моё сознание. И он как раз воспитал во мне такую волю, что я, быть может, даже книгу когда-нибудь напишу о том, что пережила в этом воспитательном процессе. Он научил меня быть честной, никогда не жить с человеком, рассчитывая на роли. Это было исключено — никакой помощи. Единственное, чем он мне помог, — добавил семь тысяч долларов, которых не хватало на покупку квартиры. А так — всё сама. Конечно, я жутко нервничала, страдала, не понимала, почему не могу опереться на сильное плечо? Но теперь очень благодарна Эдуарду, несмотря на то, что это, конечно, кровавый опыт в моей жизни, почему я и сбежала от него.

— То есть, если напишете книгу, это будет примерно то же, что Валерия написала про Шульгина?
— Нет, он меня никогда не бил. Он меня любил. И я любила его. А бежать решила, потому что он обвинил меня в том, что я раба любви. Так больно было это слышать, я просто перестала существовать тогда. И всё равно я счастлива, что это было в моей жизни. Ведь иначе я не знала бы, что такое любовь... Вообще, в своей жизни я вижу некую цепочку неслучайных следственно-причинных связей, которые мне кажутся удивительными. Это же Бояков дал мне четыре книги Лимонова со словами: вот какой честный человек, почитай. И почему-то вдруг на той же неделе я встречаюсь с Лимоновым, и происходит то, что происходит. А я в то время как раз ушла от Члиянца, вернулась к Боякову, он предложил мне руку и сердце. И естественно, я сказала: нет, у нас ничего не получится, у меня роман. Он спрашивает: «С кем?» Я говорю: «С Лимоновым»... Такая, казалось бы, «Санта-Барбара». Но я об этом рассказываю, потому что мне кажется, будто сама судьба ведёт меня по жизни. Я же не хотела быть актрисой — всё состояло из совпадений, случайностей. Я никогда не просила ролей, не рвалась в кабинет режиссёра: это моё, дайте сыграть. Нет, никогда...

— Кстати, вас называют одной из самых недооценённых киноактрис. В курсе?
— Да, и я встречалась с режиссёрами, которые говорили: мне тебя предлагали, но я побоялся, думал, не справлюсь с тобой. Такие глупости совершенно... Вообще, я считаю, что роли, они приходят: то, что должен сыграть, то и сыграешь. С Ксенией Раппопорт, кстати, у нас очень интересная перекличка в жизни получилась. Она должна была играть во «Вдохе-выдохе», потом Иван Дыховичный предложил эту роль мне. И дальше звонок: ты можешь поехать на три месяца — Джузеппе Тарнаторе снимает фильм? Я говорю: да нет, у меня же «Вдох-выдох»... В общем, как-то так случилось, что раз — и она поехала в Италию и стала там мировой звездой. Но она действительно невероятная.

— А вот теперь как раз о кино. Ваш номер два — Сергей Члиянц. Который при желании, наверное, мог бы сделать из вас настоящую кинозвезду.
— Ну, Члиянц все же снимает мужское кино — «Бумер», «Живой». А потом, не такой он человек. И я не такая. Если буду знать, что другая актриса больше подходит на эту роль, я скажу об этом сразу. Зачем позориться, мне и так позора хватает.

— Но давайте о Члиянце. Многие называют его эдаким прохиндеем от кино, нечистым на руку продюсером.
— Он жаден, да. Но это, наверное, издержки профессии — он же продюсер, должен выкраивать, высчитывать...

— Почему же вы с ним расстались?
— Я просто поняла, что это не мой человек. Притом, что мы получили тогда квартиру от Союза кинематографистов, 130 метров. Притом, что был «Бумер», а это был первый российский фильм, который окупил себя, принёс прибыль. И без всякой рекламы, чисто сарафанное радио. То есть Члиянц вытащил лотерейный билет со мной, ему так фартило. Но настолько разные люди оказались, и проявлялось это буквально во всём. Вплоть до того, что человек ест, стучит вилкой о зубы, и тебя это раздражает. И ты понимаешь: нет, что-то здесь не так.

«После Лимонова мне ничего уже не страшно»

— Да, у вас целая коллекция. Но харизма Лимонова, наверное, не сравнится ни с чьей. Вам нравилось быть эдакой боевой подругой? Надеждой Константиновной, Анкой-пулемётчицей, Жанной Д'Арк?
— Только не Надеждой Константиновной. А вот Жанной Д'Арк мне хочется быть всегда. Я мечтаю сделать революцию. Революцию в сознании. Чтобы людей перемкнуло, чтобы все, наконец, перестали воевать друг с другом и начали говорить на языке любви — как прописано во всех религиях.

— И, наверное, вашему революционному духу было созвучно находиться рядом с таким человеком, как Лимонов? Увлекали все эти баррикады, вся эта борьба?
— Ну, просто я была свидетелем неправды, вообще очень трепетно отношусь к справедливости. И когда первый раз пошла на Марш несогласных... А была тогда ещё лысая, надела платочек. Припарковала свой БМВ около «Эрмитажа». И когда увидела, что там творится, я подумала: военный переворот — количество техники, которое было в районе Пушкинской, просто поразило моё воображение. Это что, думаю, мирный марш? А мирный же в принципе — человек имеет право выйти на улицу и сказать: я не согласен... Я увидела забитых людей, которые слепились в кучки. Кто-то кричит: «ОМОН! Берегись!» И тут же — омоновцы с дубинками, мимо меня пробегающие, хватающие этих несчастных. Бабку какую-то рядом со мной скрутили: клюка отлетела в сторону, её тащат в автозэк. И я, видя это всё, сразу же стала «несогласной» — ну не согласна я с таким обращением с мирными гражданами. И на самом деле почувствовала себя Жанной Д'Арк... Я шла по Страстному. За мной — толпа. С файерами, с развернутыми флагами. Я сняла платок. Лысая. В чёрном пальто, фасон шинели. Обернулась — оказывается, народ перегородил уже Страстной бульвар, машины сигналят. И я поняла, почему люди выходят на демонстрации, почему устраивают все эти перформансы. Это адреналин, драйв. Это такое: а-а-ах! Страшно. Но и омоновцам страшно тоже. Я иду, мы пересекаемся взглядами, и в глазах каждого — страх. Мол, ну на фиг её трогать, пускай следующий возьмёт. И все они мимо меня пробегают. И я чувствую себя неуязвимой! Невероятное ощущение!..

— А как же страх? Простой, человеческий? Всё-таки Лимонов сидел...
— А чего мне бояться? Тюрьмы? Я знаю, как в тюрьме сидеть, я была там. Делала однажды спектакль и ездила на встречу с автором пьесы в женскую колонию. С девчонками там скорешилась. Мы до сих пор общаемся, звонят мне периодически: как сама, как дети? И считаю, даже тем, что их поддерживаю, я уже исполняю некую миссию. Тем, что не отвернулась от них, артисточка известная.

— С первым Эдуардом вы узнали, что такое любовь. А со вторым?
— Ну как... Лимонов подарил мне материнство. Именно в настоящем понимании — потому что в 18 лет, когда родила Леру, я ничего ещё не понимала. А вообще, он меня сделал женщиной в полном смысле этого слова. И закалил меня, конечно. Потому что после Лимонова мне ничего уже не страшно. Вот я сейчас думаю: а как это произошло, почему? Почему всё-таки сыграли роль эти четыре книжки Лимонова? Вернее, одна даже — потому что я не успела все четыре прочитать. Но вот «Укрощение тигра в Париже», и история его любви с Наташей Медведевой, которая описана в этой книге, и, конечно, его лирический герой. Вот он поразил моё воображение, я, наверное, влюбилась в него.

«Я всё равно его жена»

— Такое впечатление, вы не переболели ещё Лимоновым. Скучаете?
— А чего скучать? Он приходит к детям. И недавно мы распили бутылку водки. Причём время было полдень, я уху варила. Звучит лирическая музыка, детки ползают, залезают к нему на коленки. И мы — уху, и под уху — водочки.

— Может, всё ещё вернется на круги своя?
— Нет, так не бывает. Два раза в одну реку не войдешь. И всё равно надо взрослеть, мы не можем всю жизнь играться в Жанну Д'Арк и Владимира Ильича. А потом, у меня дети, и я понимаю, что долг у меня в первую очередь перед ними, Мне надо создать им нормальные условия — а у нас две комнаты на пять человек, сорок семь метров, и это, конечно, дурдом. Мне надо дать им достойное образование...

— А комфорт и Лимонов — две вещи несовместимые?
— Несовместимые... И всё равно я счастлива, что так произошло — вне зависимости, будем мы вместе или нет. Всё равно мы уже вместе. И всегда будем. Нас объединили дети. И я всё равно бесконечно им восхищаюсь. Тем, что он один. Один такой. И, может даже, я сознательно принесла в жертву наши отношения, потому что понимаю, что заклюю его своими упрёками. И он не сможет быть тем человеком, тем поэтом, которого я люблю. А я его люблю до сих пор. И я всё равно его жена, и продолжаю ею оставаться.

— Вы официально не развелись?
— Нет. Просто сейчас у нас такой период. Вот такие мы уроды. Мы встречаемся, пьём водку. Всё не как у людей.

— Два предыдущих мужа у вас были денежные. А этот — идейный. И что с него требовать?
— Ну да, он поэт. А у меня такая слабость к поэзии, и ничего я не могу с собой поделать. С другой стороны, я понимаю, что с поэтом невозможно жить. Его нельзя не любить. Но жить с ним — невозможно. И что мне делать? Что делать бедной женщине?

— И что делать?
— Мне говорят: «Катя, с твоими возможностями найти себе олигарха не проблема»... Смешно... Тем более — какой олигарх меня вытерпит, такую? Сумасшедшую.

— Тяжело вам жить на белом свете?
— На самом деле, я могу сказать, что интересно. Потому что я не стою на месте, у меня всё время происходят какие-то открытия. Разочарования, удивления. И я счастлива, что до сих пор умею удивляться. Сейчас, например, только вернулась из Южной Америки, была в Перу, в Боливии. Обессилела, конечно, приехала вообще никакая. Ночевала в палатке, в спальном мешке. А холодно, дожди проливные... Я даже не побоюсь и скажу, что была у шамана и проходила ритуал айхуаски.

— Ещё бы знать, что это такое.
— Айхуаска — это выжимка из кактуса, препарат такой, который шаманы используют для трансформации знания. И в этом ритуале очень важные были открытия. Я поняла, что все беды человечества — из-за нашего страха. Мы все боимся, мы болеем от того, что боимся. Мы не делаем того, что могли бы сделать, потому что боимся...

— Катя, но вы ведь даже тюрьмы не боитесь.
— Я? Да у меня куча страхов. Куча комплексов. Иной раз думаю: нет, лучше не буду звонить, ещё пошлют... Или даже по поводу той же самой квартиры. Я подумала вдруг: в принципе мы — многодетная семья. Не могу ли я от государства что-то получить, улучшить наши жилищные условия? И сейчас занялась этим.

— К чиновникам на поклон пошли?
— На какой поклон? Нормальным человеческим путем. Пришла в собес и сказала: мы — малоимущие. Квартиру мы не можем купить. Мы даже не можем позволить себе взять ипотеку, потому что не справимся с выплатой процентов этих сумасшедших. И я решила: о'кей, я пойду этим путем. Пойду по инстанциям, соберу все бумажки.

— Долгий путь.
— Да, долгий. Но я обязательно пройду его. И, думаю, это будет одна из самых больших моих побед в жизни. Победа над своим страхом! И я иду туда и никого не боюсь. Не боюсь этих тёток, которые смотрят на меня и говорят: да ладно, вы-то уж малоимущая... Уж видели вас, в каких хоромах-то живёте... А разве объяснишь им, что для съёмок меня ведут в салон, берут одежду напрокат, бриллианты, фотографируют. А потом я возвращаюсь в свою 1917 года постройку, где мыши бегают. Вы понимаете? У нас мыши! И маленькие дети.

— Честно говоря, так я и не понял из нашей беседы: счастливы вы или несчастны?
— Счастлива, конечно. Потому что живу. А проблемы? В этом же и интерес. В том, что всё время у меня происходят какие-то открытия. И они только мои, личные. Теперь я не завишу ни от кого. Теперь наступила только моя жизнь, собственная. И при этом я себя ещё чувствую юной. В этом такая прелесть!..

Смотрите также:


Комментарии: