Семь лет арт-дилер Игорь Игорь Метелицын работал от звонка до звонка, но последние тридцать — он сам себе хозяин. В его трудовой книжке лишь несколько скупых записей. А жизнь тянет на авантюрный роман...

Беседовала Галина Ильина

В полутёмном зале ресторана среди множества гостей — людей творческих, известных, — первым я увидела Игоря Метелицына. Может, свет так причудливо падал, не знаю, но глаза — весёлые и в то же время с лёгким таким налётом цинизма — выдавали в нём оптимиста и уверенного в себе человека. Одним словом — харизма! Мимо не пройдёшь...

На 51-м году жизни «без трусов»...

— Вы считаете себя успешным человеком?
— Я считаю себя успешным человеком. Меня ещё в молодости друзья называли романтическим циником. У человека по большому счёту есть какие-то базовые принципы. Если он их не нарушает, должен кайф ловить от жизни. Я четвёртый раз женат, поменял страну, но какая бы фигня ни была, веди себя как человек, и у тебя не будет угрызений совести.

— Жизнь у вас очень насыщенная... А мог бы быть другой вариант развития событий? Неуспешный...
— Конечно, мог бы быть. Кстати, совсем недавно я на 51-м году жизни «без трусов» вышел на улицу после очередного развода — американского.

— Женщинам разводиться, я думаю, надо только в Америке.
— О да! Хотя у меня был там относительно мирный развод, но всё равно материально это оказалось очень жёстко. И пришлось начинать с нуля. Это было, как ни странно, очень легко перенесено. Наверное, из-за профессии. Когда я решил стать арт-дилером много лет назад, я понимал, что никакой стабильности не будет. Есть такая формула, может быть, несколько романтичная, но по сути очень точная, — у Пастернака: «Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим. Надёжному куску объявлена вражда. Тревожный ветр ночей — тех здравиц виночерпьем, которым, может быть, не сбыться никогда». Поэтому никаких потрясений не было. Но всегда было и остаётся желание заниматься тем, чем хочется.

— А это вы давно для себя решили? Ещё в школе?
— Единственное, что я в школе знал, — это что мой папа ездит на троллейбусе каждый день на работу в одно и то же место. И мне почему-то без всяких на то оснований казалось, что вот этого я делать не буду никогда. Но в Советском Союзе выбор был маленький. Я пошёл в Высшую мореходку, одесскую. Это было престижнейшее учебное заведение, люди плавали за границу, получали валюту и жили, как короли.

— И вы тоже думали, что будет кругосветка, романтика?
— Нет, я просто жил в Одессе. Это был специфический город, где две части наиболее обеспеченных людей — цеховики и моряки. Я поступил на факультет автоматики, где на 50 человек было 26 медалистов. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю одну вещь: если ты чего-то очень хочешь, то тебя Создатель будет вести по этому пути, но ты не должен бояться трудностей. Он как-то выравнивает все эти вещи. Из мореходки мне пришлось уйти, потому что визу не открыли — из-за «5-го пункта». Тогда я стал искать такую область, которая больше была бы связана не столько с техникой, сколько с людьми. А так как мои родители строили Братскую ГЭС с первой палатки, и я это всё видел, мне показалось это интересным. Я окончил строительный институт и поехал на Зейскую ГЭС. Сейчас, возможно, смешно звучит, но это как у Джека Лондона: приехал пацан молодой, и он за три года стал мужчиной. Всё было жёстко, сложно, но я ни одного дня не жалел, что там три года провёл. Потом год работал в Братске. Зея — это была такая законсервированная романтика 80-х годов. А в Братске я вдруг понял, что этот путь — в никуда. И интуитивно стал искать в рамках своей профессии какое-то движение вперёд. И пошёл в Братский индустриальный институт младшим научным сотрудником, через год поступил в аспирантуру, за три года защитил диссертацию, стал доцентом. По сути, 21 год я занимался строительством. Благодаря этой специальности я, собственно, в Америке пережил достаточно легко адаптацию. С 93-го года я бросил всё и стал заниматься только арт-дилерством. То есть у меня всего два занятия было в жизни. Я был строителем практическим, потом научным сотрудником и преподавателем, потом стал арт-дилером. Вот я и подсчитал, что работал по звонку всего 7 лет, а 30 — я уже выбирал такой образ жизни, чтобы быть максимально самостоятельным.

Нью-Йорк, Нью-Йорк...

— Америку я уехал по израильской визе — у меня мама еврейка. Естественно, в Израиль ехали 3 процента, а 97 заворачивали в Штаты. Я никогда не собирался эмигрировать — хотя жил в городе, откуда больше всего эмигрировало. Но в один момент я вдруг себе сказал: слушай, я, пожалуй, уеду. А как уехать? Это было совершенно невозможно. Потому что я был третий раз женат, платил жёнам алименты, денег никаких не было, квартира — 11 квадратных метров, в которой мы жили втроём. Надо было разрешения брать у двух жен, у бывшего мужа моей жены на тогдашний момент — там ребёнок у неё был, и самое главное — откупиться от них всех: никто ж просто так не отпускал. И плюс ещё оказалось, что у моей жены на тот момент был родственник в органах. Но я нашёл человека, который торговал вызовами. Он спросил: «Зачем вам это надо, молодой человек? Заведите себе кооператив». Это было в 1988 году. Я не стал шить джинсы, не открыл видеосалон, а прямо по своей специальности создал научный кооператив. И очень быстро стал зарабатывать довольно большие деньги по тем временам. Я мог купить себе квартиру, но, оказывается, не хроническое отсутствие денег было раздражающим фактором. Наверное, я понял, что мне скоро будет 40 лет, а я ничего не видел. И вторая вещь, которая меня поразила, — разгон демонстрации в Тбилиси. Я тогда решил, что уеду. Там было ещё много всяких обстоятельств, которые ложились, как в карточной игре: выпадал в каждом последующем шаге единственно возможный вариант. И я через Австрию и Италию в 89-м приехал в Штаты. По всей видимости, это был правильный шаг, потому что я никогда не пришёл бы к идее заниматься арт-дилерством. Это достаточно редко среди русской эмиграции в Штатах — наверное, там тысяч 30 врачей и столько же юристов, это высокооплачиваемые специальности. Но русскоговорящих арт-дилеров, которые чего-то стоят, на всю Америку, думаю, 3-5 человек. Денег у нас не было, когда мы приехали. Но это ничего. Мне повезло, буквально месяцев через шесть — в силу того, что мои научные статьи оказались опубликованы в Штатах, — я попал на инженерную работу при муниципалитете Нью-Йорка с приличным окладом. Я был довольно большой начальник в своей отрасли, в подчинении — 8 или 9 инженеров американских. Языка не знал совсем, мог делать только технические переводы. Но стал учить его плотно. Мне помогло то, что в фирме по-русски никто не говорил. И проработал я так три с половиной года. Но когда появилась хоть какая-то материальная возможность, тут же всё бросил и занялся вот таким авантюрным делом.

Заготовь дрова

— Это был случай?
— Да. Но это был такой случай, когда говорят — он везунчик! Я говорю иначе: тебе Бог пошлёт искру, но ты заготовь дрова. Через 4 месяца после приезда я познакомился с Эрнстом Неизвестным, абсолютно с улицы. Я прочитал в «Новом русском слове», ведущей эмигрантской газете, что Неизвестный собирается строить три памятника — в Воркуте, Екатеринбурге, откуда он родом, и Магадане. А я был специалистом как раз по такого рода бетонам — морозостойким повышенной текучести. И я решил ему помочь — абсолютно бескорыстно. Нашёл в телефонной книге его номер, позвонил и пришёл к нему со своими статьями, дипломами и аттестатами. Он буквально за три минуты понял, что я в этом гораздо больше разбираюсь, чем он. И вот с этого началось наше сотрудничество. Меня, конечно, поразил масштаб. И я затеял довольно авантюрное дело — поставить памятник к 200-летию Одессы работы Эрнста Неизвестного. И мы действительно сделали это. Там заработков никаких не было, но я получил очень серьёзную школу. И как только подвернулась возможность (моя жена-врач нашла работу), я свою бросил и стал заниматься с Эрнстом Неизвестным. А в 94-м начал работать с Мишей Шемякиным. Прошёл «институт» с Эрнстом Неизвестным, а «аспирантуру» — с Шемякиным. В начале 90-х они казались как Дали и Пикассо — отсюда, из России. Я быстро понял, что на энтузиазме не выедешь — надо учиться. Наверное, способность к самообразованию и привела к тому, что с 93-го я стал плотно работать в России. Пожалуй, единственный, кто стал действовать как западный дилер.

— Вашей успешности, наверное, помогло то, что вы гуманитарий и технарь одновременно...
— Я, конечно, гуманитарий. Но учёные звания и степень в технических дисциплинах, по большому счёту, явились залогом успеха на этом поприще. Потому что у меня довольно структурированное мышление. И вообще, самые выдающиеся арт-дилеры XX века — это не искусствоведы. Лео Кастелли и Рональд Фельдман были юристами, Айван Карп — журналистом. Эта работа требует дисциплины плюс риск и предпринимательство.

— Игорь, а чем закончилась та история, когда вы «без трусов» остались после развода?
— Я повстречался лет восемь назад в Москве с нынешней моей женой (четвёртой) — она была замужем, я был женат. У нас завязались отношения. Она ушла от мужа и осталась с ребёнком практически без всяких средств. А я прошёл через американский развод... Разрыв с прежней моей женой пришёлся на 2001-й. Я, с одной стороны, уже наработал себе репутацию и понимал, что к чему. И когда после дефолта начался подъём в 2003 году, некоторые картины поднялись в цене на триста-пятьсот процентов. Одним словом, пригодились и репутация, и знания, и интуиция... В общем, я стал обеспеченным.

— А вы сами картины, пользуясь «служебным положением», не коллекционируете?
— У нас довольно большой дом в Нью-Джерси, метров 500, три этажа, мы живём напротив Манхэттена. Есть своя коллекция — около 60 работ, довольно хороших, ценных. Но я её называю «коллекцией на обочине». Потому что сначала я должен лучшие работы предложить своим клиентам. Или я дилер, или коллекционер.

— Вы живёте на два дома в разных странах, приходится часто ездить туда-сюда?
— Я стараюсь меньше летать. Меня скорее интересует не место, а окружение. Москва просто незаменима, потому что если я на день рождения хочу пригласить людей, то могу позвать 60 человек, и каждый мне будет приятен. Ни одного я не зову из-за того, что он мне нужен по делу. А в Америке это тяжело — там другая жизнь. И потом, у меня «русская половина» очень разгульная. Я люблю выпить, закусить, погулять, деньги потратить. А там на это смотрят...

— ...косо.
— Да.

— Знаю, что вы с Игорем Свинаренко (главный редактор известного мужского журнала. — Ред.) выпустили книжку «Записки одессита». Главный герой в ней — вы сами, или это собирательный образ?
— Это мои рассказы, сделанные под диктофон. На 95 процентов они документальные. Скажем так: это книга Игоря на базе моих рассказов. Мне один «олигарх-лайт» сказал: «У тебя там про секс много»... Я говорю: «Да это не про секс, это про чувства!»

— Игорь, а в формулу вашего успеха что входит?
— Мерить успех деньгами, известностью неправильно. Многие люди, успешные и состоявшиеся, были известны лишь узкому кругу лиц. В 59 лет к этому надо относиться как к должному. Для мужчины вообще желательно, чтобы он дожил до 50 лет, а после 50-ти каждый год — как бонус. Особенно для мужчины из России. Неважно, что я уехал: я всё равно веду себя, как русский мужик. Я как-то сказал Лене, жене: ты знаешь, я уже с сегодняшнего дня старше Бродского... Если уж такие люди уходят — гении, то я понимаю, что кайф надо ловить: я жив, здоров, у меня такой коллектив, очень интересный бизнес, я ещё при этом деньги зарабатываю. Ну, замечательно!