24-летний англичанин с чарующей улыбкой, вечно прищуренными глазами и роскошной гривой, которую он небрежно то и дело поправляет (фирменный жест, сводящий фанаток с ума), стяжал такую славу, какая не снилась другим звёздам. Ни до, ни после него: 24-летний Марлон Брандо во времена оны не мог и мечтать о таком всепланетном признании. То же самое можно сказать и о Джеке Николсоне, Роберте Де Ниро...

Текст: Ольга Вознесенская

Итак, «Сага», начало которой было положено три года назад, вознесла Роберта Паттинсона на вершину славы. И вот в России выходит новый фильм «Воды слонам!» — цирковая феерия с участием Риз Уизерспун и Кристофа Вальца. Премьера, которую с нетерпением ждали. В первую очередь, конечно, из-за Роберта Паттинсона. Кстати, сам актёр — довольно скромный парень — чуть ли не тяготится этим наваждением в виде мирового признания, говоря, что «не видит в своей персоне ничего особенного».

— Говорят, ты чуть ли не собираешь все свои биографии, написанные, ясное дело, не тобой, а журналистами...
— Собираю?! Думать не думал. Просто знаю, что они существуют, и иные из них просмотрел как-то на досуге. Но бегло так, не вдумчиво.

— И?..
— И понял, что всё — полнейшая чушь. Во-первых, все они «начинаются» с моего двадцатилетнего возраста, а о детстве — ни слова. А во-вторых, кто я такой, чтобы писать мою биографию? Расписывать по минутам, что я сделал за эти четыре года... Ну не дикость ли?

— Ну-ну, не скромничай... Ты теперь — persona grata, первый из первых, новый Джеймс Дин, самый востребованный молодой актёр, и так далее...
— Продолжай-продолжай...

— Вгонять тебя в краску?
— (Краснеет. — Авт.) Ну что-то вроде того. На самом деле я свободен от своей славы. По крайней мере, пока. Я — обычный человек, актёр, которому повезло, фильм которого получил большую аудиторию и... Ну, вот, пожалуй, и всё...

— Это что, мантра?
— Ага. (Краснеет ещё больше. — Авт.)

— Обычно мантру произносят, чтобы успокоиться и внушить себе чувство самоуважения. А ты, наоборот, то и дело заклинаешь и себя, и своих интервьюеров, что в тебе нет ничего такого, что могло бы интересовать людей. Смотри, доиграешься...
— Поверят?

— Типа того.
— И слава богу! А то у меня порой складывается впечатление, что я всех обманываю, что люди ждут от меня чего-то необыкновенного, чего я никоим образом не могу им дать. Я считаю себя довольно посредственным, скучным человеком...

— Говори это сколько угодно, девчонки всё равно тебе не поверят. А если честно, теперь тебе легче познакомиться с девушкой? Ведь правда?
— Наоборот, сложнее. Завышенные ожидания женщины могут закончиться ужасным разочарованием. Злая ирония заключается в том, что люди до сих пор смешивают персонаж и актёра в своём воображении, им кажется, что благородный герой, какого они видят на экране, ничего не боится. Он такой стопроцентный мужчина, и так далее... Это очень наивно, но тем не менее подобное чувство знакомо многим. Даже умным людям.

— Может быть, магия кино в этом и заключается?
— В определённой степени. Экран стократно преумножает достоинства, а камера может спрятать твои недостатки — и вот, пожалуйста: идеальный образ готов. К употреблению. Ха-ха-ха... Никто не хочет понять, что ты — не языческий тотем, а обыкновенный человек, который может ошибаться, быть мелочным, глупым и так далее. Человек не состоит из сплошных достоинств — приходится повторять эту банальность снова и снова.

— В твоих словах как будто сквозит разочарование профессией...
— О да, отчасти. Отчасти. Вроде бы всё идёт как по маслу, а разочарование всё-таки есть.

— Ты полжизни провёл за роялем и в обнимку с гитарой. Если бы не стал актёром, то, вероятно, занялся бы музыкой профессионально?
— Ещё как бы занялся! И почти ведь стал музыкантом. Но недавно понял, что совмещать это невозможно: съёмки страшно выматывают. В Голливуде съёмочный процесс очень тяжёлый, по 12-14 часов в день работаешь и потом валишься с ног. Тут уж не до музыки.

— Интересно, почему все сходят по тебе с ума?
— Странный вопрос, очень странный. Откуда я могу это знать? Ну откуда? Всё произошло спонтанно, и ничего более. Я стараюсь быть скромнее. Пытаюсь не думать о своей славе.

— Что, видимо, непросто? (Вздыхает. — Авт.)
— Понимаешь, в моём случае любовь поклонников обрушилась на меня внезапно, а не пришла постепенно, как к другим. К славе ведь тоже нужно подготовиться, как к сильному для психики испытанию. Это даже своего рода тренинг. Вот смотри: Джек Николсон, кумир моего детства, величайший актёр, он же долго-долго не мог прославиться!

— Так и «перестоять» можно. Наподобие скаковой лошади, которую держат в стойле... Но и жеребёнка допускать к ответственным бегам рановато.
— И вот я (с комическим унынием на лице. — Авт.) — бедный жеребёнок...

— Жеребчик...
— Только не это!

— Да о тебе же прямо пишут, что ты — самый вожделенный мужчина на планете!
— Давай прекратим этот разговор! Если хочешь знать, я себя и настоящим-то мужчиной не считаю! А уж самым-там-пересамым...

— Хорошо, хорошо, не будем об этом. А как думаешь, есть в славе вообще что-то... гротескное?
— То самое слово. Что-то такое пошлое, китчевое, что-то до боли смешное... Я иногда на себя со стороны смотрю и потешаюсь.

— Даже когда, скажем, идешь по красной дорожке Каннского кинофестиваля?
— Да, там и приятно, и китчево, и смешно одновременно. И всё равно — как-то величественно. Всё вместе.

— Что думаешь поделывать в будущем? Более тщательно выбирать роли? Или предашься воле судьбы?
— Вот это вопрос действительно насущный. Так сказать, о преодолении трудностей. Пойми, трудности мне нужны как воздух, потому что... Потому что...

— Потому что ты боишься остаться в своём пока что незрелом состоянии?
— Да, именно так. Именно так. Хорошо сказано.

— В твоей новой картине «Воды слонам!» трудностей, наверно, было много?
— Приходилось сниматься с настоящими животными. А слоны ведь очень непредсказуемые животные. Да нет, люди гораздо более непредсказуемы. (Смеется. — Авт.) Хотя подход к ним действительно нужен. В первый раз я вошёл в клетку со слонами с опаской. Осторожно приземлился возле огромной «стопы» слонихи Таи и так пролежал около неё четыре часа. А потом пошло как по маслу, я едва ли не стал дрессировщиком: четыре месяца подряд провел со слонами. Ощущение очень необычное! Что-то... Совершенно иное, чем...

— Чем пресловутая красная дорожка в Каннах?
— Это уж точно.

— Ты снимался со знаменитой Риз Уизерспун. Как тебе совместная работа?
— И не в первый раз, заметь. В «Ярмарке тщеславия» пришлось играть её сына, а мне в ту пору стукнуло уже почти 18. Ну и продюсеры решили, что для такой молодой красотки (Риз и сейчас больше тридцати не дашь) я «староват». И вырезали мои сцены. Старая история. (Эти эпизоды были сохранены только на DVD-версии. — Авт.)

— И вот ты вновь её встречаешь, уже не мальчиком, а мужчиной, и тебе с ней играть бурную страсть. Каковы ощущения?
— Я немного робел. Риз ведь — большая знаменитость, и всегда такой была на моей памяти. Безвестной я её не помню. Она обладает женской магией, и я её ужасно поэтому стеснялся...

— Ты вообще, говорят, стеснительный?
— Очень, очень! Самое страшное для меня — это выйти к толпе один на один. Поджилки трясутся.

— Разве со слоном наедине менее страшно?
— Менее, поверь. Гораздо менее.

— Ты предрекаешь успех фильму «Воды слонам!»?
— Даже не знаю, что и сказать. Хотя самому мне фильм очень понравился. И сценарий тоже. Забавно, что роман я прочёл после сценария. Хотя знал, что он принадлежит к числу бестселлеров. Действительно, захватывающее чтиво — слава этого романа вполне оправдана. Передана магия цирка — и жестокость его, и прелесть. Понравилось, что фильм — в стиле «ретро». Интересно было сниматься в таких костюмах. И партнеры вдохновляли. Фильм получился, по-моему, что надо!

— В духе «старого» Голливуда?
— А что в этом плохого?

— Да ничего плохого! Зрелищно. По крайней мере.
— Нет, ты не права. В этой картине есть неожиданные моменты, элементы сюрреализма...

— Ну ты теперь специалист — сыграл Сальвадора Дали, «главного» сюрреалиста ХХ века.
— М-да... Самое сложное в том фильме для меня было целоваться с мужчиной.

— Весь Интернет судачит об этом: мол, Паттинсон умеет изображать любовь — к мужчине ли, к женщине — неважно...
— Что, так и говорят?

— Пишут. А ты не просматриваешь свои фан-сайты?
— Перестал это делать. Похвалы приятны, конечно, но от неумеренных — меня уже тошнит. А когда ругают — страшно. И потом начинаешь мучиться: вдруг не угодишь кому-то? Так что ну их! Не буду больше ничего о себе читать...

— Неужели на тебя так действуют какие-то анонимы?
— Так ведь они жизненную силу высасывают почище вампиров. Быть на виду — значит, кормить кого-то своей энергетикой.

— Тема нашего интервью сложилась сама собой — твоё желание спрятаться. Так?
— Кроме этого желания моя самая сильная мечта — чаще заниматься музыкой. Но, как ты знаешь, все мы — пленники, заложники. Того или иного. Бедности, богатства, славы, безвестности...

— Конечно, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным...
— Не факт. Недаром один буддист, умирающий в канаве под забором, сказал, что наконец-то он обрел всю Вселенную.

— Голливуд — не то место, где можно её обрести?
— Явно не то. Но посмотрим. Всё ещё впереди. Мне не хотелось бы стать таким, знаешь, механическим профессионалом, с десятками приёмчиков, ужимок и «прыжков», которыми можно любую роль раскрасить.

— Несмотря на всю твою славу, ты сам осознаешь, что кассовые картины зачастую — «искусственные». Не так ли?
— Да, я мечтаю о настоящей драматической роли, где переживания героя не были бы обусловлены фантастическим сюжетом.

— Так ищи такую!
— Легко сказать...