Всего семь лет мы её знаем, а кажется, что была всегда. Куда ж теперь без «Прекрасной няни», ступившей на скользкий лёд главного телешоу страны? Две новые роли Насти — как два берега реки, которую за эти семь лет она переплыла. От неуверенной в себе, ищущей своё заблудившееся женское счастье Оли Рыжовой из «Служебного романа. Наше время» до гламурной суперзвезды Аманды О из одноимённого сериала. Путь длиной в семь коротких и таких долгих лет. Изменивших в её жизни почти всё. Как говорит сама актриса, семь лет назад она заново родилась на свет...

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Настя, интересно, для вас эти семь лет больше, чем вся предыдущая жизнь?
— Сложно сказать. Всё-таки до этих семи лет у меня было и рождение детей, и Школа-студия МХАТ, и театр. Было очень много важного и прекрасного в жизни. Те годы, они просто другие. Такое ощущение, что семь лет назад каким-то странным образом я ещё раз родилась на свет. Причём первое время мне казалось, что моя жизнь ни за что не изменится, и я очень стремилась к тому, чтобы она не менялась. Но, тем не менее, постепенно и упрямо она как-то развернулась и стала абсолютно другой.

— Помню, шесть лет назад мы с вами беседовали, и вот теперь...
— А у вас, интересно, какие ощущения?

— Мне кажется, вы сильно изменились. Были такой робкой, стеснительной, во всём сомневающейся.
— Не знаю, может, ложное впечатление? Робкой и стеснительной — была. Может быть, где-то внутри и осталась, и выбивается всё это только количеством работы. А сомнения мои всегда при мне...

«Папа понимал, что в «Табакерке» у меня ничего не сложится»

— Сами как думаете: сильно отличаетесь от себя самой семилетней давности?
— Первое, что приходит на ум, — та степень открытости, в которой теперь я вынуждена жить. А иначе просто не получится, иначе про меня станут сочинять какую-то совсем уж откровенную ересь, каждый день будет что-то из серии: «женщина родила ёжика». Тогда, семь лет назад, даже представить себе не могла, чем это обернётся, и если бы меня кто-то предупредил, наверное, дала бы задний ход, потому что это непростая история для любого человека. А в чём ещё изменилась? Не знаю, мне кажется, я всё такая же. Наверное, более счастливая стала в своей профессии. Потому что не могу сказать, что была избалована ролями. Успешными. Вообще, сколько бы то ни было значимыми. Исключением были разве что два спектакля в театре Табакова — «Бумбараш» и «Обыкновенная история». Но из года в год на протяжении десятка лет играть одно и то же — сами понимаете, не предел мечтаний для любой актрисы.

— Вам и пришлось играть одно и то же: изо дня в день, из года в год...
— Нет, это продолжалось недолго. Шесть лет «Няня» была на экране, а в принципе снимали мы её всего два года. Ну да, одно и то же. Но с другой стороны, это сразу, как горячие пирожки, попадало на телеэкран. А все последующие мои роли были совершенно разноплановые, разножанровые, и я радуюсь каждый раз этой возможности. Быть актрисой — большое для меня удовольствие.

— То есть пришли к тому, к чему в общем-то и стремились?
— Думаю, да. Потому что такое стоградусное состояние, температура кипения каждый день, — наверное, как раз моё. Мне непросто было привыкнуть, это постоянный стресс — сложный график, какие-то житейские неудобства. А с другой стороны, — интересная работа, интересные люди вокруг. И я очень благодарна судьбе за то, что окружена людьми, живущими со мною «про одно и то же». Это, знаете, ощущение рыбы в воде.

— Своя стихия, учитывая ещё, что мама — актриса, папа — телевизионный работник. Но хотел спросить, для своих родителей вы больше предмет гордости или повод для переживаний?
— Конечно, и то, и другое. Вот сейчас идёт показ «Аманды»: папа каждый день звонит, устраивает детальный разбор полетов; мама приехала, смотрит со мной — знает, что буду страшно переживать, и надо быть рядом, чтобы при случае хотя бы стакан воды подать.

Никакого головокружения от успехов не было. У меня большая семья — и без того было от чего голове кружиться

— Но я имею в виду ещё переживания, не связанные с профессией.
— Ну, это для родителей совсем тяжёлая история. Дети даже легче воспринимают, а вот кто не может привыкнуть к постоянному вниманию «жёлтой прессы», так это мама с папой. И даже покупаются иногда, — что меня ещё больше огорчает. Если уж родители переспрашивают меня насчет какой-то бредовой информации, что же говорить про всех остальных? От этого, конечно, просто мороз по коже.

— Когда вы бросили театр, мама, народная артистка, сильно переживала?
— Думаю, мама была уверена, что это временно, и вскоре я в театр вернусь. Папа в принципе был за уход из театра. Нам, женщинам, сложно оценить ситуацию трезвым взглядом, у папы это лучше получалось, он понимал, что в «Табакерке» у меня ничего не сложится, и бессмысленно чего-либо ждать. Возвращение на сцену ещё не состоялось, но я пока и не чувствую жёсткой потребности в этом.

— Да вам, наверное, и некогда?
— Мне некогда абсолютно. Некогда даже подумать на эту тему. Приходят очень интересные предложения, любая актриса, думаю, была бы рада сыграть ту или иную роль из тех, которые мне предлагают. И периодически я кусаю себе локти, думаю: ах, если бы все это — да в театре! То есть пять минут помечтать о сцене я могу себе позволить, но пока не более.

«Думала: Господи, да я просто схожу с ума!»

— Из театра вас увела «Прекрасная няня». Вы ей — не только за это, а вообще по жизни больше благодарны или?..
— Никакого намека на «или» — конечно же, благодарна. Потому что это и есть моё второе рождение. И тот шлейф Няни, который идёт до сих пор, меня абсолютно не смущает. Многие говорят: наверное, тебя это страшно раздражает? Нет, не раздражает. Почему же я должна расстраиваться, нервничать, переживать, если эта роль принесла мне практически всё? Всё, что у меня есть. Говорю сейчас не только про свою артистическую жизнь, — прошу прощения, но эта роль дала мне вообще всё, что на сегодняшний день я имею, что имеет моя семья. Ведь тогда, семь лет назад, мне пришлось начать жизнь практически заново. Я осталась одна с двумя маленькими детьми, нужно было обеспечивать их быт, образование, и всё-всё-всё. Если бы этой роли не было, мне пришлось бы, конечно, очень тяжело.

— Сами съёмки как дались? Это же «соковыжималка», света белого, наверное, вообще не видели?
— Ну да, не видела. И в тот момент казалось, что это не пережить. Но, как выясняется, пережить можно всё, резервы человеческого организма беспредельны. Сейчас, тем не менее, у меня хороший контракт, работаю 12 часов в сутки, максимальная переработка моя — это 14-часовой рабочий день. Правда, часто обхожусь без выходных, могу несколько месяцев не отдыхать. Сложно даётся? Сложно. Но опять-таки только спасибо могу сказать «Прекрасной няне». Это была такая закалка! И, наверное, хоть раз, но её нужно пройти. Для того чтобы понять: готов ли ты вообще к работе? Именно к такой, к пахоте! Потому что, если приходит успех, ты должен быть готов к тому, что будешь работать безостановочно.

— Но ещё раз подписались бы на такую историю?
— Первое время казалось, что нет. А сейчас. Сейчас, в общем-то, я так и живу, — можно сказать, практически вернулась к тому же графику, какой был у меня на «Няне» последнее время. Мой день начинается рано утром, заканчивается поздно вечером.

— Всё-таки греет мысль, что «Аманда» — это 20 серий, а не 200?
— 20 серий, да. Но кроме «Аманды» у меня ещё много телепроектов: в России, в Украине. И, знаете, мне это нравится. Мало того, если возникает недельная пауза, — а такой не было уже месяцев десять, — даже волноваться начинаю. Потому что организм привык уже так много отдавать, привык много работать, быть в деле. Мотивировать человека к такому труду очень сложно, даже деньгами. Это надо любить. И я люблю.

Семь лет назад я осталась одна с двумя детьми, и если бы не эта роль, мне пришлось бы очень тяжело

— Ко всей этой бешеной популярности были готовы?
— Абсолютно нет. Могу сказать искренне и честно, про популярность и про свой статус известной актрисы — не люблю слово «звезда» — я не думала совершенно. И вообще, у нас в Школе-студии МХАТ не принято было рассуждать на эту тему. Все стремились получить интересную работу, и это было мерилом удачи: интересная роль, интересный режиссёр, интересные партнёры. Считалось дурным тоном говорить про гонорары, про известность, звёздный статус.

— Однако слава накрыла вас с головой. И некоторые думают, что вы пережили головокружение от успехов.
— Да ерунда это абсолютная, никакого головокружения у меня не было. У меня дети, у меня родители, у меня огромная семья — и без того было от чего голове кружиться. Не от успеха своего или какой-то там звездности, а от того, что один заболел, второй чихнул, третьему что-то надо. И вот эта постоянная, ежеминутная занятость, она меня, в общем-то, и спасла в какие-то безумно сложные моменты жизни, когда уже думала: «Господи, да я просто схожу с ума!» Тогда я решила, что должна сосредоточиться только на своих близких. Потому что, если хотя бы на минуту задумывалась о том, что происходит в моей жизни, — мне уже становилось страшно. Я понимала, что так больше не могу, что всё это мне уже поперёк горла: вся эта карьера, шумиха. Поэтому держалась обеими руками за своих близких, и их проблемы буквально вытянули меня из омута страхов, депрессий и паники перед происходящим в моей жизни.

«Собака лает — караван идёт»

— Не боялись, что после ежедневной «Няни» путь в большое кино будет закрыт для вас раз и навсегда?
— Понимаете, вот это чья точка зрения? Брюс Уиллис вышел из комедийного сериала, но теперь же никто не спорит с его статусом большой звезды большого кино. А у нас любят лепить ярлыки, ставить клеймо на лоб.

— По-моему, не к публике вопрос — к режиссёрам.
— Так вот я против этого. И, как видите, снимаюсь в кино: и в большом, и в телевизионном.

— То есть не слышали скептических слов от режиссёров?
— Конечно же, слышала. Конечно же, мне это говорили 28 раз на дню — просто лилось бесконечным потоком в мои уши. Но опять-таки лекарство от всего этого — мой собственный график. Как говорится, собака лает — караван идёт.

— Сейчас у вас две премьеры: сериал «Аманда О» и «Служебный роман. Наше время». Не знаю, какая вы Оля Рыжова, но та была несчастная, затюканная жизнью. Аманда, наоборот, — такая гламурная, самовлюбленная, избалованная. На кого из них больше похожи?
— Ни на ту, ни на другую. Но Оля Рыжова... Я очень надеюсь, что получится такой узнаваемый образ очень большого количества женщин.

— Несчастных женщин?
— Вы знаете, они все такие волшебные, замечательные. Но вот что-то не складывается: жизнь проходит, а женского счастья всё нет. Я даже не могу вам объяснить — сыграть мне проще, чем рассказать о роли. Я только очень надеюсь, что мою героиню все женщины поймут.

— Аманда — суперзвезда, окруженная толпой поклонников. Но в один не самый прекрасный момент гламурная жизнь её заканчивается. Больше нет ни ковровых дорожек, ни назойливых журналистов — её место под солнцем заняла другая. Не боитесь такого поворота в жизни? Что когда-нибудь проснетесь, и всё это исчезнет?
— Грешить не стану, не буду говорить неправду. Боюсь. Как каждый человек боится краха в собственной жизни. Боюсь за детей — потому что они ещё маленькие, их надо ставить на ноги. Конечно же, не хочется повторения такого сюжета. И поэтому стараюсь делать всё, чтобы себя каким-то образом обезопасить, оградить.

Периодически я кусаю себе локти, думаю: ах, если бы всё это — да в театре! То есть пять минут могу помечтать о сцене

— Но это опасения чисто материального свойства?
— Материального тоже. И не хочется быть выброшенной из жизни, понимаете. Сил ещё очень много, и только приходит понимание того, что ты делаешь.

«Постоянно счастливы бывают только безумные»

— Женщина может реализоваться не только в работе, но и в семье. Что для вас важнее: личная жизнь или профессиональные амбиции?
— Знаете, что для меня самое важное? Чтобы всё это гармонично совмещалось. Не знаю, была бы я счастлива, если б могла просто раствориться в своей семье. Как Джейн Эйр, знаете, — «Мы женаты уже десять лет, и каждый день я посвящаю своему мужу, заполняю его жизнь, а он заполняет мою». Наверное, это самое прекрасное, что может быть у женщины. Но я другой человек. Мне очень важно, чтобы мой муж абсолютно разделял мою жизнь. Но чтобы территория моя не ограничивалась только домом, чтобы была ещё работа, где я могла бы полностью реализовать себя. Ну, вот такая я, и меня
нужно воспринимать такой, какая я есть, — чего, собственно, заслуживает каждый человек.

— Мне кажется, в Петре вы нашли для себя некое умиротворение. Спокойствие в личной жизни наступило, — не правда ли?
— Ну, оды любви мы вынесем за скобки. Я просто скажу, и, надеюсь, вы со мной согласитесь: сейчас встретить человека, которому ты можешь верить и на которого можешь рассчитывать, — так сложно.

— Просто уж больно разные вы люди. Петр — такой спокойный, выдержанный. Вам не хочется порой, чтобы он, — ну, не знаю, — стукнул кулаком по столу, что ли?
— Слушайте, я столько уже этих ударов кулаком по столу выдержала. Мне их хватило. Нет, вот этого не надо мне абсолютно.

— А романтика в ваших отношениях ещё осталась?
— Конечно. Но вот об этом рассказывать точно не буду. Боюсь сглазить. Это уже какие-то совсем личные вещи, ими не хочется делиться. «Я вообще избегаю дележа, а в женитьбе и подавно» — слова Петра Иваныча из «Обыкновенной истории» Гончарова.

— Если боитесь сглазить, значит, счастливы?
— Понимаете, счастье — как брызги шампанского, это секунда. Постоянно счастливы, наверное, бывают только безумные, у которых эйфория не проходит никогда. Просто есть понимание, что сейчас в моей жизни то, что я хочу, что мне по душе.

Через три года дочка мне сказала: «Я ненавижу это! Неужели ты не понимаешь?»

— Для вас, как для мамы, наверное, ещё очень важно, чтобы дети были счастливы. А Аня, знаю, не сразу приняла Петра.
— У нас не было каких-то напряженных ситуаций, даже намёка на них. Конечно, пришлось немножко поволноваться, — в ожидании того, как дети воспримут появление нового человека в семье. Но, тем не менее, всё прошло практически гладко, и сейчас у них хорошие дружеские отношения. Благодаря Пете, в первую очередь, — его терпению, пониманию, уважению. Он всегда на их стороне — априори, что бы ни происходило, и дети это очень ценят. Они ведь большие уже, всё понимают. Знаете, есть такая поговорка, что свои дети растут медленно, а чужие — быстро. Нет, свои тоже очень быстро вырастают. Сейчас Майкуше десять, Анечке — пятнадцать, она уже высокая барышня, выше меня — метр семьдесят пять. Такая красавица выросла.

«Как знать, может, ещё похожу с коляской»

— Со всеми «прелестями» переходного возраста уже пришлось столкнуться?
— А я думаю, что переходный возраст у нас как-то уже и закончился. Было несколько острых моментов, и я очень этого боялась. Но по сравнению с теми историями, о которых постоянно слышу, всё прошло практически безболезненно. Анечка поняла, что к ней относятся с уважением, к её желаниям — с пониманием, с ней разговаривают, как со взрослым человеком. А потом это, скорее, даже не у неё были проблемы, а у меня. Понять, что не надо уже ей поправлять колготочки, шапочку натягивать на ушки. В какой-то момент до меня дошло, что моя дочка — это не я, и строить её под себя совершенно бессмысленно. Вы знаете, я же хотела, чтобы она стала балериной и реализовала мою несбывшуюся мечту. Помню, приходила в Большой театр на «Ромео и Джульетту» и во время антракта даже встать с кресла не могла. Потому что меня душили слёзы, и они лились ручьём, — в таком восхищении я была, и при этом так мучительно осознавала, что уже не смогу стать балериной, о чём мечтала с детства.

— И вы хотели свою мечту воплотить в Ане?
— Конечно! Я отдала девочку в гимнастическую школу: там замечательные тренеры были, они с ней прекрасно занимались. Но она рыдала каждый день. И через три года, уже добившись определённых успехов, мне сказала: «Я ненавижу это! Неужели ты не понимаешь?!» У меня дрожь пошла по всему телу, но тогда и наступило прозрение. Да, пришлось заново выстраивать эту систему координат, но я поняла, что нужно уважать человека с рождения, понимать, что это не ты, и не внедрять какие-то свои идеи в его голову. Надо просто помочь ему обрести себя и открыть максимальное количество дверей в мир.

— Но Аня советуется с вами по девичьим делам: по поводу одежды, косметики?
— Вы знаете, иногда складывается впечатление, что она меня старше. Помню, ей было лет семь, я везу её из школы, говорю: «Анечка, давай заедем в магазин, купим тебе какие-то футболочки — твои уже короткие». Отвечает: «Ну что, опять накупишь мне какой-то розовой ерунды? Давай уже как-то экономнее относиться к средствам». То есть она меня в тот момент ещё и учила. И было несколько таких моментов, когда я привозила ей чемоданы одежды, а Аня смотрела на меня и говорила: «Ну что, ты довольна? Купила дочери одежду, которая ей не нужна. Можешь пойти и сдать её обратно, потому что эти розовые бантики, юбочки и оборочки я не надену». Однажды всё-таки решила угодить ей — Анечка тогда увлекалась готическим стилем, и я, будучи во Франции, зашла в какой-то специальный магазин и набрала ей готической одежды. Привожу чемодан, говорю: «Аня, смотри!».

— А у нее уже всё прошло?
— Да. Причём Петя ещё успел, — что называется, попал в точку. Когда привез из Нью-Йорка какую-то невероятную готическую одежду, она сказала: «Вот! Вот человек! Наконец-то ты нашла приличного человека». А когда я из Франции привезла чемодан, оказалось, что готика — пройденный этап. «Уже две недели», — говорит. У неё вкус хороший, есть чувство стиля, она правильно сочетает цвета. Иной раз мне подсказывает даже. Вчера, например, какие-то брюки себе купила — думала, модные. Захожу в них домой — Петя говорит: «Мне не нравится». Я обиделась. Тут Аня выбегает: «Что, мам, какие-то старые брюки? Чьи-то, что ли?» — «Аня, как это?» — я аж возмутилась. — «Ой, прости, пожалуйста, не хотела тебя обидеть. Всё-таки я думаю, это не твой стиль. Хотя если тебе нравится, — забей и носи».

— Разговор, который принято называть взрослым, между вами уже состоялся?
— А с ней и невозможно сюсюкаться — с раннего детства была такой взросленькой. Просто Анечке хотелось, чтобы её немного отпустили, дали хоть чуть-чуть воздуха. В принципе ей удалось настоять на своём. И тут ещё раз могу сказать спасибо мужу, потому что в какой-то момент он мне все это объяснил. Я же Овен, меня захлестывают эмоции. Мне самой с собой порой бывает сложно разобраться, проще взять шашку — казачья кровь же! — и все порубать. А Петя рассуждает логически.

— Из чисто логических, да и эмоциональных соображений, — о третьем ребёнке не задумываетесь?
— Задумываемся. Я страшно люблю детей, жизнь без детей не представляла никогда, в своём дворе всех маленьких перенянчила. Не знаю, почему, но вот нравилось мне ходить с коляской. Как знать, — может, ещё похожу...