«Хорошие шутки» закончились, «Песня года» спета. Однако Пушной везде смешной — теперь хорошо шутит и иногда поёт в околонаучно-популярном «Галилео». Но это, так сказать, по долгу службы. Душа же просит совсем других песен. Бывший кавээнщик, телевесельчак и балагур грезит серьёзной музыкальной карьерой. И уже готов променять телестудию — на звукозаписывающую.

Пока это только мечты, радужные планы на бу­дущее. Реальность же такова: Александр Пуш­ной встречает меня в гримёрке отечественной фабрики сериальных грёз «Амедиа». Только что он записал очередную программу.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Саша, а вы теперь здесь «Галилео» снима­ете? Раньше вроде бы в Германии.
— Да, начи­нали там, дабы получить некий опыт. Мы его получили и теперь снимаем здесь. На-а-амного дешевле. И не уступает по качеству. Что, ко­нечно, не может не радовать нас и не огорчать немцев.

— Прежде вы говорили, что там — наоборот, де­шевле.
— Начинать. Это важный момент. Вы мо­жете построить большую студию. Но если про­грамма закрывается после трёх выпусков, вы вылетаете в трубу. А в Германии всё уже стоя­ло стационарно, нас пускали туда за арендную плату. Кто ж тогда знал, что программа будет идти два с половиной года?

— А она могла закончиться после первых трёх выпусков?
— Легко. Таких программ много, и я в них участвовал. Скажем, однажды мы пыта­лись сделать программу под названием «Боль­ше хороших шуток» — это было некое развитие, как нам казалось, программы «Хорошие шут­ки». Но выпустили две передачи и быстренько закрылись... Вообще, у меня сейчас большие надежды на Интернет. Конвертировать эту ра­боту в деньги, к сожалению, пока практически невозможно. Но это площадка для неких экспе­риментов. Которая не требует: а) хронометра­жа и б) периодичности. И вообще, всего того, что обычно заставляет тебя делать несколько больше, чем ты на самом деле хотел бы.

— Но если бы вы перебрались из телевизора в Интернет, многие сочли бы вас неудачни­ком.
— А вы знаете, я с вами не соглашусь, сей­час тенденция меняется. У ТВ есть один боль­шой минус, который оно никогда не поборет, — отсутствие интерактивности. И ещё, любой эфир — это «просвистело», и забыли. Чего не скажешь об Интернете, куда можно всё выло­жить и оставить в покое. Если произведение того стоит, его будут просматривать и возвра­щаться к просмотру. У меня такая история сложилась с музыкой. Когда я ещё не был в «за­метном» телевидении, у меня уже был сайт с непроизносимым названием «Пушной.ру». На который я просто вывалил всё, что у меня бы­ло в домашнем компьютере. И через несколько месяцев начал получать отклики от людей, ко­торые меня слушали.

— Дилемма, однако. Между «хочу» и «надо». А Интернет, судя по всему, вам более интере­сен, чем ТВ. Остается выбирать: деньги или удовольствие?
— Конечно, деньги для меня важ­ны, потому что это и содержание семьи, и не­кая свобода в отношении того, что хочу делать в Интернете. Но я не могу сказать, что программа «Галилео» для меня нелюбимая, что здесь я мучаюсь, переживаю. Вот если завтра мне за огромные деньги предложат вести пе­редачу про балет или кулинарию — я не согла­шусь, потому что мне это не интересно.

— Да ладно, Пореченков, Ургант ведут, а вы чем хуже? Или лучше?
— Да, они ведут. И пре­красно ведут. Но я не согласился бы, поверьте. И я уже много раз отказывался.

— Самое заманчивое предложение, от которого отказались?
— Это было связано с рекламой. Я до этого снимался в рекламе. За небольшие деньги, кстати. Но это было интересно, и мне за те ро­лики совсем не стыдно. А однажды мне предло­жили сделать что-то совсем неинтересное, но за большие деньги. И как-то всё время звучала та­кая фраза: «Александр, ну подумайте...»

— Действительно: а как же семья? Подумайте, Александр.
— Да, конечно. Но всех денег не за­работаешь, во-первых. А во-вторых, мне пока есть, чем рисковать. То есть совсем облажаться не хотелось бы... Хотя, наверное, в том, что я вам сейчас рассказываю, тоже есть некий понт. Мол, мне это не понравилось, я отказался — ви­дите, какой я молодец.

«Хочу играть тяжёлую музыку, чтобы люди тащились»

— До «Галилео» вы были на подпевках-подыгровках. Ведение своей программы воз­высило в собственных глазах?
— Да не могу я так сказать. Программу «Галилео» многие смо­трят, но это всё-таки не «Камеди клаб», это не истерика. Очень смешно бывает, когда ко мне подходят девушки моего возраста и просят дать автограф. Я, естественно, делаю всё, чтобы по­нравиться, говорю: «Да не вопрос, конечно. Как вас зовут?» — «Да нет, мне для сына...»

— Об этом ли мечталось?
— Конечно, нет. И у ме­ня, скажу вам честно, этот комплекс остался. Более того, я постоянно в себе его культиви­рую. Потому что действительно больше всего на свете хочу стоять на сцене и играть на гита­ре тяжёлую музыку, чтобы люди тащились.

— А может, есть продюсеры, которые зай­мутся вашим продвижением как музыканта?
— А у меня был разговор с довольно большими рекорд-лейблами. И мне говорили: у нас люди ночуют под дверями, чтобы мы их просто по­слушали. А мы тебя хотим подписать... И так потихоньку они практически убедили меня. Но в один прекрасный момент я понял, что ничего подписывать не буду. Каким бы они ни распи­сывали моё светлое будущее — в виде бесконеч­ных клипов на MTV и гастролей. Я подумал: ес­ли соглашусь, сам себе принадлежать не буду. А хочу ли я продавать себя как человека? Как че­ловека, который принимает решения?

— Для шоу-бизнеса не слишком ли вы прин­ципиальны?
— Тут все зависит от того, насколь­ко этот шоу-бизнес мне нужен. А я, например, абсолютно не хочу петь то, что, как посчитают маркетологи, будет продаваться от моего ли­ца... Рекорд-лейблам ведь абсолютно наплевать на твою реализацию. Они посмотрят на тебя и скажут: знаешь, Саша, а тяжелая музыка из твоих уст людям не нужна. Вот ты ведешь про­грамму «Галилео», её смотрят дети — те­бе нужно записать сборник детских пе­сен, это будет продаваться. И дальше Са­ша, стиснув зубы, с комком в горле, бу­дет писать песни, которые ему на фиг не нужны. И потом ещё с этими песнями поедет на гастроли. Зачем мне это надо?

— Получается, что мечте конец?
— Поче­му? У меня имеется площадка, эта пло­щадка называется Интернет, и спасибо ему за это огромное. Потому что в прин­ципе, если сегодня я выложу в Интернет свою музыку, и это будет людям нравить­ся, то завтра я смогу собрать малень­кий клубик и дать тот концерт, о кото­ром мечтал всю жизнь. Ездить по стране и давать по четыре выступления в день я не хочу. Я уже покатался с КВНом по стране и помню, что это такое.

«Во время гастролей понял, что начинаю деградировать»

— Как раз хотел спросить про ваше кавээновское прошлое. Не самое прият­ное воспоминание?
— А у меня было две жизни в КВН. Первая жизнь — это ко­манда НГУ. Собственно, то, с чего на­чалось моё появление в КВНе и чем оно до сих пор помнится, — например, но­мер «Стинг», который был признан лучшим в сезоне-97. Вот тогда было всё: и слёзы, и ра­дость победы, и драйв, и эксперимент. А вторая жизнь — «Дети лейтенанта Шмидта» — уже от­дельная история, к КВНу отношения не имею­щая. Это были «бременские музыканты». Бес­конечные гастроли, куда, в общем-то, я поехал даже не столько за деньгами, сколько за опы­том. Это сломанные «газели» посреди перего­на из одного города в другой при минус трид­цати на улице. Это дешёвые гостиницы, водка из горла, плотные ужины — собственно, тогда я и набрал свои лишние 20 кэгэ, которые до сих пор во мне сидят. Это обилие каких-то извест­ных номеров, отточенных до автоматизма. И тогда я стал понимать, что немножко начи­наю деградировать, я нового ничего не хочу по одной простой причине: новое — это всегда некое преодоление. А зачем? Ведь и со старыми номерами можно ездить бесконечно. Мы были в таком количестве городов — страшно сказать! Но, например, меня спрашивают: расскажите что-нибудь об Уфе — в Уфе я был три раза. Я прекрасно помню там строение за кулисой и где там сортир. А в самом городе Уфа я не был ни разу. Потому что мы приезжали в полдень, обедали, потом шли в гостиницу поспать. Ча­сов в семь был концерт. Дальше — ужин, авто­бус, следующий город.

— Вы тогда уже были женаты?
— Да, женился я в 23 года. С Таней мы познакомились ещё в Ново­сибирске: давным-давно, ещё до того, как я стал заниматься вообще какой-либо сценической деятельностью. То есть я был просто студентом физфака, она была студенткой мехмата...

— Гастроли разбили не одну крепкую ячейку общества.
— Нет-нет, вот как раз я понял, что га­строльная деятельность не разбивает семью — там на это просто времени нет. Вообще, на га­стролях я заметил удивительную вещь — оказы­вается, чтобы человек устал до изнеможения, ему не надо грузить вагоны. Надо всё время спать в движущемся транспорте, причём же­лательно не лежа, а сидя. Помню, однажды мы ехали с пересадками почти двое суток. То есть чисто теоретически двое суток мы спали. И по­сле этого я вообще не понимал, на каком све­те нахожусь. Так что те гастроли никакой опас­ности для семейной жизни не представляли. У меня в этом плане другая проблема. Проблема в том, что я бы сейчас домой поехал, а вместо этого с вами встречаюсь. Потому что действи­тельно времени дома я провожу мало. Более то­го, дома я ещё и работаю — делаю фонограммы, к примеру. А когда делаю фонограммы, я сижу в наушниках. «Дима, не подходи, не мешай», — это я сыну. «Таня, закрой дверь, у вас там что-то шумит» — жене... То есть меня по сути до­ма нет.

— Жена не в претензии, что мало времени с семьёй проводите, не гуляете с детьми? У вас же теперь их двое, недавно второй сын родил­ся...
— Да, и он занимает огромное количество времени у жены. Но я как-то неожиданно сра­зу переключился на старшего. Раньше не пред­ставлял, как могу его взять куда-то с собой и поехать, потому что думал, что не справлюсь — а вдруг он пописать захочет и что тогда делать, это же ужас! Теперь я к этому уже готов. Един­ственное, конечно, он вынимает мозг — имен­но потому, что старший, потому что научился разговаривать и манипулировать родителями. И иногда я просто не выдерживаю. У меня, к несчастью, нет терпения и каких-то педагоги­ческих подходов.

— Можете наорать?
— Могу. Ударить, конечно, не могу, а наорать — да запросто. Причём боль­ше всего меня бесит то, что после этого он сра­зу становится шёлковым. Бесконечное количе­ство попыток объяснить абсолютно ни к чему не приводит. Но как только рявкнешь... Потом, конечно, тебя накрывает чувство вины: обни­маешь, просишь прощения. В итоге разреша­ешь даже больше, чем он просил. И потом при­ходит мысль: а может, в этом и был его тонкий расчет?..

«Отец, честно сказать, из меня фиговенький»

— Вообще, вас сложно представить отцом семейства.
— Я сумасшедший па­па, вы знаете? Я очень большой пани­кёр. У нашего старшего сына ложный круп бывает регулярно — опасная бо­лезнь и очень неожиданная, может случиться ночью. Это было уже девять раз, и мы немножко привыкли. А ког­да это произошло впервые, я бегал во­круг врачей с криками: надо что-то делать! Вот деньги, вот всё, давайте!.. Классическое поведение истеричного родителя. Потом я постоянно трогаю ему лоб — а вдруг температура? Дима даже смеётся: папа, когда ему нечего делать, трогает у всех лбы. А Таня го­ворит: ты бы вместо того, чтобы бегать и трогать у всех лбы, взял бы и пошёл с ним погулять.

— А это уже выше сил?
— Нет, вот если кто заболеет, я в лепёшку расшибусь. А погу­лять — ну, что это такое? Банально как-то. Вот такой я отец. Фиговенький.

— А муж?
— Муж — хороший. Но вот опять же — «романтизьма» мне не хватает. А «романтизьм» женщинам нужен... Ну, не умею я уха­живать, я и за Таней, если честно, не ухажи­вал. Мы как-то сошлись, было такое ощуще­ние, что уже давным-давно знакомы и давным-давно вместе. А вот устроить какой-нибудь ро­мантический сюрприз, приехать с букетом цве­тов, неожиданно накрыть стол — что-то не по­лучается у меня. Наверное, когда-то в далёком прошлом я сильно обломался, и мне теперь всё это как-то страшно — боюсь быть высмеянным, что ли. Даже со стороны своей жены, которую я сто лет знаю. Я однажды решил сделать ей по­дарок на Новый год, купил какую-то космети­ку. Которая, мало того, что ей не подходила, так ещё и оказалась просроченной. Таня по­смотрела, сказала мне всё, что думает по это­му поводу. Я, естественно, тут же психанул, за­кричал, что сейчас всё это выброшу в окно. В итоге не выбросил, пошёл и сдал, но был жут­ко обломан.

— А известность — не проблема для семей­ных отношений?
— Нет. Вот что хорошо и за что большое спасибо Тане — она очень трезво смо­трит на мои результаты. Когда мы запустили «Песню дня», я все уши ей прожужжал, какую офигенную программу мы сделали, посадил смотреть. Через несколько минут Таня засну­ла. Очень спокойно, скажем так, она относится и к моему музыкальному творчеству. Есть ве­щи, которые ей нравятся, но их штуки две-три, не больше.

— Но я имею в виду ваше отношение к извест­ности.
— А у меня прививка была — КВН. Я же реально был очень большой звездой в Новоси­бирске. Не знаю, на уровне мэра города, навер­ное. Я выходил на открытый праздник — и там вся площадь: а-а-а-а! Прекрасно это помню. Но прошло два года, я приехал в Москву. И стал там никем абсолютно. И для меня это было хо­рошим уроком. Я начал понимать: всё, что сей­час есть, оно есть только пока, надо к этому от­носиться адекватно. И заниматься этим надо до тех пор, пока у тебя получается. Как только перестанет получаться, надо самому уйти и не му­чить людей.