Жизнь народного артиста России Владимира Долинского могла бы лечь в основу целого сценария. Тут и приключения, и опасные забавы, и дружба, и предательство, и любовь, и даже тюрьма... И наконец, встреча с единственной женщиной, которая — словно щедрая у награда за все испытания. Судьба...

Беседовала Наталья Лазарева

Четыре раза не везло женитьбой

— Владимир Абрамович, как сами считаете, судьба вас испытывает или благоволит к вам?
— Я очень часто в жизни вытягивал счастливый лотерейный билет. Родился в хорошей интеллигентной семье. Мои замечательные родители окружали меня любовью, заботами и не мешали заниматься тем, чем я хотел. Я имею в виду театр. Мне повезло, и я поступил в чудное училище. Но мне четыре раза не везло с женитьбой. До Наташи. А если быть абсолютно откровенным, то моим четырём жёнам не везло со мной. Во всяком случае, троим-то точно. Как говорила одна из моих бывших: «Если бы ты был хоть на 10 процентов таким мужем, какой ты товарищ, я была бы самой счастливой женщиной на свете». Наверное, что-то к 44-м годам во мне произошло. Сработал какой-то тумблер. Или я нашёл своего человека.

— Вы ведь встретились с Наташей уже в зрелом возрасте, да и в профессии были уже состоявшимися людьми?
— Да. Мне было 44, Наташе 39. Я тогда переживал тяжёлый период. После ухода из «Ленкома» меня не брал ни один московский театр. Какое-то время я был свободным художником. И наконец оказался в Еврейском драматическом театре. Там на репетиции я и приметил Наташу. Сидел тихонечко в 20-м ряду, наблюдал за действом. Вышла стройная красивая женщина в юбке слегка выше колен и в обтягивающей кофте. Режиссёр ей говорит: «Наталья, сядьте на пол под окном». А она не может сесть, потому что понимает, что юбка задерется некрасиво. Но есть команда режиссёра «сидеть». Как собаке приказывают. И я вдруг увидел пламень на её лице. Она убежала со сцены. «Ох, какая девка!» — подумал я. Что-то в этом было горделивое, породистое очень.

— Как происходило сближение?
— Я дружил с двумя её подругами. Как-то раз мы сидели у меня дома вчетвером: три девицы и я. На самом деле мне уже надоели эти коллективные посиделки, и я сказал: «Наташа, я бы очень хотел как-нибудь увидеть вас». Знал, что она замужем, что 16 лет в браке. Одна из подруг сказала: «Ты губешки-то не раскатывай! У неё хорошая семья». «Жизнь покажет», — сказал я. И жизнь показала. Через несколько дней у меня раздался звонок. «Еду, еду репетировать!» Я обалдел. Она приехала ко мне сама. Взяла и поставила точку в отношениях с мужем. Это меня сподвигло. Я больше всего в жизни не терпел и не терплю даже поцелуя украдкой. И когда узнал, что Наташа честно рассказала мужу о нашем романе, понял — эту женщину нельзя упускать. Я другой такой не найду. Наташа достаточно скоро переехала ко мне, мы стали жить на маминой кухне. Там стоял маленький диванчик, где Полина наша была задумана. Почти сразу я сделал предложение, и мы расписались. У нас не было пышной свадьбы, всё было по-домашнему. И мы вместе 22 года.

— Ухаживать вам не пришлось?
— Не могу сказать, что баловал цветами. Наташка — малоежка, но ест часто. «Я есть хочу!» — только и слышал. Я злился, но кормил. Это и были ухаживания. Дела материальные тогда были неважные. Но я помню, как в комиссионном магазине достал ей платье бирюзового цвета, облегающее, в пол. У Натальи ведь потрясающая фигура, как у русалки тело. Последние деньги засадил, но не мог отказать себе и ей в этом.

«Бабка меня простила. И мой род. Дали девку!»

— Владимир Абрамович, как изменило вас отцовство?
— Я был страшно взрывной, импульсивный и к тому же драчун. Меня выгоняли из школы, из института, из театров за драки, неповиновение, загулы. С рождением Полины произошла перестройка сознания, всей трофики. Моя мама в молодости сделала аборт, должна была родиться девочка. И мамина бабка сказала: «Зинка! Смотри, Бог тебя накажет! Никогда в роду у тебя не будет девок. Парни одни будут, намучаешься с ними!» И действительно, у мамы первый — мой старший брат. Потом я родился, хотя все были уверены, что будет девочка. Мне даже было придумано имя: Наташа. У брата родился сын Женька, а потом у меня в предыдущем браке родился мальчик. Он умер сразу после рождения. И когда у меня родилась Полька, мама сказала: «Всё! Бабка меня простила. И Бог меня простил. И мой род. Дали девку!» С тех пор у меня было «девками» всё завалено: моя мама, жена, дочка, теща, собака, кошка.

— После рождения дочери у вас наступил успешный период в жизни: работа в театре «У Никитских ворот», роли в кино...
— Да. Но и в те годы меня не оставляло ощущение неуверенности в будущем. На заработки в театре прожить было почти невозможно. Приходилось продавать дорогие сердцу мамины вещи, а ночью садиться за руль своих старых «жигулей». После спектакля надевал тёмные очки, кепку, садился в свою «пятерку» и до 4-х ночи рулил. Самое главное, чтобы не узнали. Не дай бог. Тогда это казалось позором. Артист халтурит на машине?! Как-то раз проезжаю по Тверской, вижу — мужик голосует. Ёлки-палки! Валя Гафт. Я как дал по газам...

— В лихие 90-е об эмиграции не задумывались?
— Меня спас мой друг Юра Глоцер. Я вряд ли сейчас был бы здесь, в России. Это был 1995-й, период безвременья. Мы уже выставили квартиру на продажу и хотели уезжать к моему двоюродному брату в Лос-Анджелес. И Юра взял меня к себе на работу. Я три года проработал референтом. А потом вдруг я стал востребованным в своей профессии. Хотя не ждал ничего. «Графиня де Монсоро», продолжение «Зимней вишни», спектакли антрепризные. И Юра меня отпустил с богом. Я ему благодарен по гроб жизни. Что такое на шестом десятке начинать всё заново в другой стране, не зная ни языка, ни специфики жизни? Трагедия.

«В общем, я ещё та сволочь»

— Встретив Наталью, в сторону других женщин вы больше не смотрели? Или были грешки?
— Ради меня Наташа бросила любимую профессию и подарила мне ребёнка. Но я вспоминаю, как в 45-46 лет ещё вертел носом и смотрел по сторонам. Увлекался женщинами.

— Будучи женатым?
— Попутал леший. Влюбился. Сердце рвалось на две части. С одной стороны, дом, ребёнок, жена, которую люблю. Но у жены ручки в мыле, здесь бигудюшка, там халатик. «Возьми борщ в холодильнике»... «Я Полю укладываю»... А с другой стороны — привлекательная, молодая женщина, которая ждёт. Белоснежная скатерть, приборы. На капустном листе — кусочек рыбы. И туда хочется, и туда. И в результате жить не хочется. А Новый год? Что делать? Кого первой поздравлять? С кем под 12-й удар чокаться? Я был абсолютно уверен, что моя жена ничего не знает о моем «театральном романе». А однажды я был у своей пассии, и во втором часу ночи раздался звонок. Она сняла трубку. Я по её глазам понял: что-то не то. «Да. Хорошо. Всего доброго». Я спросил, кто это. Мне ответили: «Твоя жена. Она просила, чтоб я тебя оставила ночевать, потому что ты стал приезжать домой нетрезвый. Она боится, что ты разобьёшься». Тогда в последний раз я ночевал не дома. Я понял, что моя жена — необыкновенная женщина. Наташа ни разу за все эти годы не посмотрела на мужиков. Может, и смотрела, но я этого не видел. Я ревнивый! О! Но она ни разу не дала повода. Хотя я видел, что на неё заглядываются многие мужчины. Жена — мой фарт, мой лотерейный билет.

— Но и сейчас в вашем окружении много женщин?
— Я очень люблю дружить с женщинами. Уютно чувствую себя в компании актрис, с которыми работаю. А они чувствуют мою мужскую поддержку. Мне приятно, что рядом умные, красивые, талантливые женщины. Женщины постоянно звонят мне по телефону. Наташа ко всем благоволит. Никакой ревности, недовольства. Молодец.

— Неужели не ссоритесь никогда?
— Ругаемся как кошка с собакой. У меня ужасный характер. И, как сказал врач, повышенная жажда справедливости. Но справедливости с моей точки зрения. Мне кажется, что я абсолютно честен, справедлив, прав и я должен доказать и убедить в этом всех. В общем, ещё та сволочь.

Бестужев-Рюмин

— Характер у вас ужасный, вы драчун, как о себе сказали. А кулаки в ход приходилось пускать?
— Папа ещё в детстве сказал: «Ты толстоморденький, шепелявенький. Тебя будут обижать, а ты не боись! Бей в глаз как в бубен!» Я и бил. Получал часто. Из-за этого много неприятностей в жизни было. Подпортил свою репутацию, карьеру. Но я ни о чём не жалею. Всё было в копилку становления человека: и жены, и тюрьма, и лагерь, и даже штрафной изолятор Лефортовской тюрьмы. Я многие роли не сыграл бы, не имей за плечами такого жизненного багажа. Потеря близких, друзей, расставание с близкими женщинами. Всё это копилка. Когда она становится полной, ты переходишь в мир иной.

— А как получилось, что мальчик из хорошей семьи, из Театра сатиры, где посчастливилось работать, угодил в тюрьму?
— Мне 29 лет было, когда меня посадили за нарушение правил о валютных операциях. Близкие поддерживали. Мой старший брат Игорь, занимая серьёзную должность в Министерстве обороны, приходил на свидания в полковничьем мундире, надеясь, что это облегчит мою участь, за что сам и пострадал. Его жена Лиза тоже помогала, чем могла. Мама ездила через всю Россию, несмотря на больное сердце, и тащила полный чемодан продуктов. Татьяна Ивановна Пельтцер порицала: «Как так, стал валютными делами заниматься. Говнюк, во что впутался! Хотя талантливый мальчишка, актёр». Как-то мама приехала от меня, Татьяна Ивановна спросила: «Как там Вовка?» — «Таня, ты не представляешь! Сижу на вахте, его ведут. Боже мой, он лысый! Ему так идёт. На нём телогрейка сидит, как фрак. Распахнутая грудь... Он похудел. Осиная талия. Вот такие плечи. Глаза горят». — «Ну, Зинка, ты даёшь! Ну прямо Бестужев-Рюмин». Сколько я матери беды принёс. Ой, бедная мамочка! Слава Богу, она успела увидеть меня стоящим на ногах и мою дочку. Успела понять, что у меня замечательная жена, человек-надёга.

— И всё-таки вы считаете, что годы в лагере — не прочерк в жизни, а вклад в копилку?
— Лагерь многому учит. Я научился терпеть, ждать и догонять. Это самые главные вещи. Не приведи господи такую школу проходить.

Жизнь бурлит. И дай бог, чтобы бурлила

— Как потом складывалась ваша жизнь? Вы ведь начинали в одном из лучших театров Москвы...
— Мне безумно повезло. В 21 год мои партнёры по сцене — Георгий Менглет, Татьяна Пельтцер, Анатолий Папанов, Андрей Миронов, Спартак Мишулин, Шура Ширвиндт, Зяма Высоковский, Миша Державин, Ольга Аросева. Каждый партнёр, с которым я играл, был моим учителем. От каждого надо было что-то взять, как обезьяне. Я и есть обезьяна. Схватил — и в копилку. А буквально через три дня после освобождения я пришёл в театр «Ленком», и меня взял Марк Анатольевич Захаров. Сам пригласил: он меня знал и любил как актёра. Но ему надо было посмотреть, какой я — «фиксатый», весь в наколках, или остался нормальным человеком. Мы полночи просидели. Так получилось, что в то время в театре освободился ряд ролей, которые играл Арчил Гомиашвили. Марк Захаров уволил его из театра (или тот сам уволился, не знаю, не хочу в это влезать). Просто освободились роли. И я вошёл в «Ленком» резко, дерзко, начал много и успешно играть. Марк Анатольевич снимал меня в своих фильмах: «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен». Я должен был сниматься и в «Доме, который построил Свифт», но... драка. Пребывание в зоне сказалось на характере, я стал диковат, агрессивен. И вынужден был свалить из театра. Уйти в другой, менее престижный.

— Что это за история?
— Я влип в крайне неприятную историю. Не стану описывать. Хватило завистников и недоброжелателей. Не без их помощи история получила широкую огласку. Надо было, чтобы чья-то голова полетела. Поскольку были замешаны я, уже зрелый мужик, и Сашка Абдулов, ещё пацан, то полетела моя голова. И я понимал, что это справедливо. Но нет худа без добра. Много воды с тех пор утекло. Жизнь закрутила, завертела. Я встретил Наташу, родилась Полина, работал в театре у Марка Розовского, потом ушёл и стал администратором своей судьбы и своего успеха. А сегодня для меня самое главное, что Полька пошла по моим стопам. Она окончила театральное училище, и её приняли в труппу Государственного академического Малого театра. Я счастлив.

— Владимир Абрамович, дайте определение, что есть ваша жизнь сегодня?
— Жизнь бурлит. И дай бог, чтобы бурлила как можно дольше.