В то, что у Бориса Моисеева инсульт и он находится на грани жизни и смерти, не сразу все поверили. Уж слишком он эпатажный, скандальный. Слишком много слухов вокруг его имени, небылиц, пиара. Клоун, шут гороховый, фрик. Когда клоун плачет, публике смешно... Но тут уж явно не до смеха. Полгода он боролся со страшной болезнью. И победил, вернулся. Вот только прежним ли, — выяснила известная телеведущая Елена Ханга.

Беседовала Елена Ханга

На первый взгляд, Моисеев ничуть не изменился. Яркий грим, кок выкрашенных платиновых волос, широкая белозубая улыбка, громкий смех. Но это только внешне. Он многое пересмотрел в своей жизни и не хочет быть прежним — вот главное изменение.

— Вот я смотрю, у тебя заставка на компьютере: «Я вернулся!» По-моему, очень остроумно...
— Да, это правда. Я вернулся. Я вернулся с новой работой.

— Чем будешь удивлять?
— Суперпрофессиональный балет, суперпрофессиональное шоу, которое я готовил в течение трёх месяцев, — «Танец в белом» называется. Поставили швейцарцы, молодые ребята из Цюриха, которые 13 лет успешно работают на этом рынке. Художник по костюмам — наш великий модельер Валентин Юдашкин. Всё новое: новая программа, новые декорации, новые песни — Николай Трубач очень крутую написал... Это нельзя выразить словами, это надо видеть.

— А коллектив прежний?
— С коллективом всё в порядке: мы увеличили балет, возродили трио «Экспрессия»... Но из прежнего состава мало кто остался — три человека из восьми.

— Остальные разбежались, пока тебя не было?
— Меня не было полгода, а у них семьи, детей надо кормить. Я их прекрасно понимаю, и ни на кого не в обиде...

«Эта безумная смерть оправдала себя»

— Расскажи, как это произошло. Тяжело вспоминать?
— Я не хочу... Безумная смерть — других слов у меня сейчас нет. Это произошло 18 декабря 2010 года, вот здесь, у меня дома... Я записывал песню, очень сильно устал. Вышел из студии, сел за руль, поехал к себе в Барвиху. И, представляешь, уснул за рулём, остановился на красный свет. Когда проснулся, директору своему позвонил, говорю: со мной впервые такое случилось...

Врачи говорят, что такое феноменальное восстановление, — это один случай на тысячу

— Это был первый звоночек, — включается в беседу директор артиста Сергей Горох. — Мы вызвали «Скорую», но тогда врачи ничего не определили. На следующий день должно было пройти совещание в Кремле по поводу предстоящего концерта. Я позвонил Боре, спрашиваю: как себя чувствуешь? Слышу — он говорит уже плохо. Шутил, смеялся, делая вид, что всё в порядке, но я понимал: здесь что-то не так. Тут же позвонил Александру Достману (продюсеру шоу Бориса, которое не состоялось) и Иосифу Давыдовичу Кобзону, вместе мы приняли решение вызвать уже платную «Скорую». Четыре часа врачи уговаривали Борю, так и не уговорили — он отказывался ехать, говорил, что завтра презентация диска, и подписал все бумаги, что отказывается от госпитализации. Потом приехала Елена Буйнова (жена певца Александра Буйнова. — Ред.) и Александр Достман, мы вызвали ещё одну платную «Скорую». Боре сделали успокоительный укол, он немного размяк, и мы увезли его практически силой...
— Безумная смерть... — повторяет Моисеев. — Но ты знаешь, эта безумная смерть оправдала себя. Можно сказать, что я вошёл в Книгу рекордов Гиннесса. Врачи говорят, что такое феноменальное восстановление, — это один случай на тысячу.

— После таких эпизодов люди, как правило, пересматривают свои жизненные ценности. У тебя произошло это?
— Может быть. Я понял, что главное — это люди. Алла Пугачёва, Иосиф Кобзон, Неля Кобзон... Это люди, которые пришли мне на помощь.

— А были такие, кто за эти полгода исчез из твоей жизни? Не секрет же, что бывает так: когда ты на коне, телефон не умолкает... По себе знаю: когда вела передачу — постоянно звонили, приглашали, все любили, задаривали подарками. Ты уходишь с экрана — и всё. В принципе я знала, что так произойдёт рано или поздно, поэтому не было травмы. А у тебя?
— Очень много было звонков. Нет, не вспомню даже таких, кто отвернулся, перестал звонить...

Мне не хочется делать то, что до сих пор делал. Не хочется кривляться, не хочется дурачиться...

— Ты знаешь, мой муж в своё время попал в аварию. В очень страшную. И после этого сильно изменился. Теперь он делает только то, что ему нравится. Не в смысле — не работает. Но вот захотел, к примеру, поехать в Тибет — едет. И из года в год туда ездит, что-то там ищет. Тратит больше времени на друзей, на то, что ему приятно, деньги стали меньше его интересовать. То есть какие-то принципиальные изменения происходят после таких стрессовых ситуаций.
— Со мной очень необычное произошло. Произошло — влюбиться в людей. Ну как ещё назвать?.. Раньше я не хотел терпеть — теперь готов терпеть. Раньше не мог любить — теперь готов любить. Новое мышление, новый взгляд на всю жизнь, понимаешь? Теперь я не хочу никого обижать. Можно сказать, сам был сильно обижен, полгода был обижен судьбой. Ничего — только сильнее стал. Можно ведь было подумать: всё, я никому не нужен, так смотрите на меня — я умираю, я слабею! Но нет — работа, работа и ещё раз работа. В 36 градусов жары я каждый день ходил в «Олимпийский», готовился к новому шоу. И работа восстановила мое дыхание...

— Многие как раз говорят, что до инсульта тебя работа довела.
— Может быть... Но без работы я не могу в любом случае. И сейчас, уже с этими мозгами, всё равно ничего бы не поменял, делал бы то же самое.

«Пришло время говорить правду»

— А образ свой не захотелось изменить? Другим стать?
— Нет. У меня очень нежная хореография, очень нежный образ. К нему зритель привык.

— Знаешь такое выражение — «стеклянный потолок»? У меня в какой-то момент появилось ощущение, что я достигла стеклянного потолка. Во что-то упираюсь и пытаюсь как-то измениться, войти в другую дверь, что-то другое попробовать. У тебя не было такого ощущения?
— Я долго размышлял о том, что есть «я». И пришёл к выводу, что полностью себя не раскрыл, не рассказал. Я сейчас рассказываю правду. Эта правда безумно интересна людям. Сценическая, имею в виду.

— А о себе теперь ты тоже всю правду рассказываешь?
— Да, конечно.

— Но о тебе столько слухов ходило, сложно было понять, что правда, а что вымысел. То есть теперь ты хочешь эту легенду разрушить? Того Бори Моисеева больше нет?
— Он сейчас на перепутье, можно так сказать. Мне просто не хочется делать то, что я до сих пор делал. Не хочется кривляться, не хочется дурачиться...

— А народ же привык.
— Да, народу нравится. Безумно нравится.

— И люди, которые приходят на твой концерт, хотят видеть того Борю Моисеева. Который дурачится, провоцирует, бросает вызов. За это же тебя любят.
— Да, меня полюбили за это. Но сейчас пришло время говорить правду. То была — не правда. А мне 57 лет уже — теперь всё надо по-серьезному, по-взрослому.

Что будет написано обо мне? Фрик, шут для народа?.. Нет, я хочу, чтобы дети мною гордились

— О чём больше всего ты жалеешь?
— Я дурачился очень. Жил для себя...

— Ты ведь в жизни совсем другой. Знаешь, когда ты меня потряс? Мы пригласили тебя на «Принцип домино», тема была «Кризис среднего возраста». Тогда ты совершенно всех поразил, рассказав о своём одиночестве, о том, что даже оскорбления воспринимаешь как некую благодать, потому что они отвлекают от боли, которая всегда сидит в тебе. Помнишь, как ты выступал?
— Конечно. Я просто не люблю, когда люди тупят. Люди должны радость иметь: и в глазах, и в душе. Но я радость не имею...

— Почему?
— Потому что мне некуда миллионы девать.

— Так много миллионов, что их некуда девать?
— Да. Мне некуда деньги девать. Квартира, машина... Вот вы сидите здесь. Хороший район? Хорошая квартира? Ну что мне ещё нужно?

— Если бы была семья, ты бы так не говорил?
— Может быть. Может быть, семья бы спасла... Нет, у меня есть семья, моя семья — мой коллектив. Но, понимаешь, я просто мечтаю о своём «я» прежде всего. Вот что будет написано обо мне? Фрик? Шут для народа? Партиец? (Я в «Единой России» состою.) Ещё как-то, ещё как-то? Нет, не хочу. Хочу, чтобы дети мною гордились. Дочка...

— У тебя есть дочка?
— Крёстная.

— Так, я поняла! Ты пришёл к тому, что тебе нужна семья!
— Да, это я и хочу сказать — мне нужна семья.

«Наш народ не готов к гей-парадам»

— Вот это я вижу — другой Боря. Простого обывательского счастья хочется?
— Наверное, да... А может быть, и нет... Нет, мне всё-таки не нужна семья. Думаю, мне хорошо было бы, если б я ушёл туда, откуда не возвращаются.

— Ну, не надо, Борь. К тому же только что ты говорил, что семья тебе нужна, что не на что тратить деньги...
— Ну, мало ли, что я говорил. Да и деньги, которые ни на кого не потратил, мне ведь тоже пригодились. Около ста тысяч долларов ушли на постановку нового шоу, на болезнь свою более десяти миллионов рублей потратил...

— А ты знаешь, что многие решили, будто твоя болезнь — очередной пиар?
— Не знаю. Обо мне всегда ходило много слухов — наверное, не все сразу восприняли это серьёзно. Но каждый волен думать так, как он хочет.

Квартира, машина... Что мне ещё нужно? Мне некуда деньги девать, мне нужна семья...

— Но у тебя же часто был скандальный пиар. Что, например, за история женитьбы на американке?
— Американка есть...

— Да я не сомневаюсь, что можно найти американку, которая тебя обожает. Только свистни — очередь выстроится, не растолкаешь этих тёток.
— Да нет, американская жена — это просто мой друг по жизни. И мы решили расписаться не для того, чтобы жить вместе, а, наверное, чтобы ещё ближе дружить, проще друг к другу ездить через океан. А назвать это можно по-разному: жена, друг, сестра — как угодно. Если всех моих близких подруг называть жёнами, я вообще буду многожёнцем. (Смеётся.)

— На ТНТ ты давал интервью, где сказал, что вся история относительно иной ориентации — чистой воды вымысел, и ты придумал её только для того, чтобы быть интересным народу, заработать денег...
— Ну, в общем-то, да — я возвращался из Америки, и, чтобы заработать, надо было придумать какую-то историю. Что я успешно и сделал. Буквально через полгода собрал пять битковых аншлагов в концертном зале «Россия». Но, к сожалению, потом это признание вышло мне боком. Были и запреты концертов, и негатив со стороны церкви...

— Это как раз понятно — меня другое удивило. Я узнала, что ты выступил против гей-парада.
— Да. Я не люблю то, что требует жертв. Они все — жертвы: их бьют, геи унижены и оскорблены. А их не нужно мутузить, шельмовать — люди должны быть свободными. Наш народ не готов к гей-парадам, из этого ничего хорошего не получится. Да и вообще, сексуальная ориентация — дело личное, не надо это афишировать.

— Так сам всю карьеру афишируешь.
— Я не афишировал. Никогда.

— Ну, Боря, как не афишировал? Вся страна об этом знает.
— Знает?.. Мне жаль эту страну. Понимаешь, свобода не в том, чтобы выйти на улицу и сказать: я — гей. Свобода в том, чтобы жить так, как хочешь. Выйти на улицу — это не гей сообщество. В моём понимании, гей сообщество — это помощь друг другу: от человека к человеку. И у нас не может быть никаких парадов. Геев бьют, истребляют... Почему моя карьера никого не интересовала? Потому что гей!

— Боря, твоя карьера всегда интересовала всех. В том числе и поэтому. Одни тебя любят за песни, другие — за смелость.
— Это одна часть людей. А другая, быть может, за это же и ненавидит. Нет, не подумай, мне никто не угрожал, серьёзно не оскорблял. Но это потому, что я всегда хорошо себя веду.

— А что значит вести себя плохо?
— Выставлять напоказ. Разнузданным быть, выпивать, рожу рисовать. Мне неприятно это.

— Послушай, ну выпивают и рожу рисуют у нас все, независимо от ориентации. По-моему, это у тебя уже возрастное: мол, и деревья были выше, и травка зеленее.
— Нет, я не смотрю назад — только вперёд.

— А признаки старости ощущаешь?
— Как сказать... Плохо, может быть, ноги двигаются. Или не хочется куда-то идти — наверное, это старость. Но апатии нет: выхожу на сцену, и всё становится прекрасно. Это мой наркотик.

«Я заново учился говорить»

— Полгода без «наркотика» как тебе дались?
— Очень плохо. Я просто сходил с ума. Смотрел в потолок, представлял своё новое шоу, вновь и вновь прослушивал записи, «ставил» в голове хореографию, представлял, какой будет свет, где это будет происходить. Собирал вокруг себя медсестер, медбратьев, врачей и рассказывал им, как это будет! Даже в реанимации у меня были зрители! А вот когда оставался один — очень тяжко приходилось. Настроение было такое, будто потолок надо мной навис. Постоянно меня мучили мысли, что всё ужасно, что меня никто не любит. Говорил себе: надо меняться. Потом понял, что не надо. Надо таким быть. Быть не таким — уже поздно.

Я знал, что голос восстановится. Если бы не восстановился, я бы уже не вышел. Никуда и никогда...

— Но я читала, что ты ушёл в лоно церкви. Как это произошло?
— Произошло — очень интересно. Во-первых, я собираю гравюры, иконы. И седьмого января, когда ещё в больнице лежал, лик с иконы, которая стояла у моей кровати, мне сказал: встань на путь истинный. А в тот момент я терял голос. Три месяца у меня его не было: я не разговаривал, ничего не мог говорить, заново учился. Ты понимаешь, что я заново учился говорить?!

— Понимаю. Но как ты понял, что лик сказал?
— Я — понял... Я просто понял, что он прав. И тогда перестал пить — алкоголь теперь вообще для меня не существует. Намного меньше стал курить. Стал чаще бывать дома, начал следить за режимом. Стал добрее, по-другому теперь отношусь к окружающим. Вот так меня это потрясло. Теперь хожу в церковь, у меня есть свой батюшка, я исповедуюсь. Чего раньше не делал никогда.

— Прежде представители РПЦ о тебе не слишком лестно отзывались.
— Да. Но приняли очень хорошо. Церковь всех принимает, кто приходит к Богу. Даже молебен отслужили за моё здравие...

— Послушай, а ты не боялся, что голос не восстановится? Для исполнителя это ведь самое страшное.
— Восстановится. Я знал это! Если б не восстановился, я бы уже не вышел. Никуда и никогда. А я вдруг вышел. И вышел, как всегда, суперталантливо, суперкрасиво. Спасибо Богу, что так всё свершилось. Что вернулся на сцену.

— Истерики не было, когда не мог говорить?
— Не истерика, другое было. Помню, ко мне директор мой в больницу приехал, поставил клип новый. Я, весь в трубках, услышал музыку — и стал подниматься. Начал танцевать, лежа в постели. Голоса не было, но всё время на музыку у меня такая реакция была.

— Какую музыку ты слушал в больнице? Свои песни слушал?
— Редко. Не люблю. Старые свои песни не люблю — люблю новые. Старости я не люблю — люблю трепет... А что слушаю? Конечно, я думаю о страсти Леди Гага. Но мне её страсть не нравится, потому что напыщенная она, придуманная... Марию Каллас слушаю. Диму Билана, Аллу Пугачёву. Гурченко пою. Вот её пою...

— У тебя же с Гурченко конфликт был незадолго до её смерти.
— Нет, конфликта не было — в Америке какое-то недоразумение произошло. Из-за одной песни. Перед концертом обычно мы собирались, составляли программу. Песню «Пиджак в клеточку» она не назвала, забыла, наверное, — звукорежиссер, естественно, её не записал. И вот идёт концерт. После нашей песни «Петербург, Ленинград» Людмила Марковна так посмотрела на меня удивлённо: «А где „Пиджак в клеточку“?» Подумала, что я специально убрал эту песню из программы. И обиделась.

[youtuber youtube='http://www.youtube.com/watch?v=7NMfsVwcCfs']

— Людмила Марковна высказалась о тебе нелестно, ты очень долго молчал, не отвечал. Но потом всё-таки не выдержал — во время одного из эфиров сказал что-то недоброе в ответ.
— Ну что могу сказать? Прости, Люся. Прости... Хотя должен сказать, та обида была только поводом. А причиной стала ревность. Я немножко лучше проходил в Америке. Для неё это было неприятно, она очень переживала... Ещё раз прости, Люся...

«Никогда ни у кого не буду просить»

— Борис, ты сказал, что друзья поддержали. Вообще, многих можешь назвать своими друзьями?
— Ну, есть люди, которых я уважаю. Игорь Крутой, Филипп Киркоров, Басков Николай, Андрей Данилко, Буйновы, Винокур, Маршал, Лена Воробей, Сергей Дроботенко, Галина Романовская...

— А кто это?
— Она бизнесвумен. И очень мне помогла.
— Вы знаете, — добавляет Сергей Горох, — у меня график был такой: из дома я ехал к ней в Староконюшенный, она готовила еду, я забирал и вёз в больницу. И так каждый день...

— Борь, а Пугачёва друг?
— Друг. И она меня очень поддержала. Даже не просто поддержала, она меня выручила. Мой коллектив возвращался из отпуска, когда со мной это случилось. И директор мой просто не знал, что с людьми делать. Обратился к Пугачёвой — она говорит: позвони завтра. За ночь Алла связалась с Кристиной, у которой тогда намечались концерты, и пристроила мой балет на два с половиной месяца к ней. Просто взяла их в трудный, тяжёлый момент, дала им работу. За что Пугачевой я очень благодарен.

[youtuber youtube='http://www.youtube.com/watch?v=xS6tQ7yUbLU']

— Сам у Пугачёвой когда последний раз что-то просил?
— Нет, такого не было. Никогда ни у кого не буду просить.

— А у тебя часто просят? И что?
— Часто. Всё! Деньги постоянно просят. Приходят письма на почту, во время концертов администраторы записки приносят. И я помогаю. В детский дом недавно установку ударную купил.

— Ребёнка не хотел бы усыновить?
— Нет. Потому что мы не знаем этих детей. И потом, у меня есть дочки. Крёстные, правда...

— Скажи, у тебя есть сейчас мечта?
— Если бы не было столько концертов, то я бы хотел как следует отдохнуть. Полежать, почитать...
— Ты же сам требуешь больше концертов, а сейчас говоришь, что хотел бы отдохнуть! — невольно возмущается директор артиста.

— Кокетничает потому что.
— Ну, давайте я скажу так. Я мечтаю, чтобы все, кого я люблю, признались мне в любви. Обнимаю всех, люблю всех, обожаю. Ваш Боря Моисеев.