Сейчас она приняла новый вызов, став директором Театра Виктюка. Годами раньше примерила на себя деловой костюм продюсера. Однако о том, что прежде всего актриса, отнюдь не забывает.Осенью ожидается премьера, афиша заявлена более чем громкая. В главных ролях Ирина Апексимова и Валерий Николаев. Бывшие супруги, самая яркая пара 2000-х, снова вместе?

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Ирина, итак спектакль «Скамейка», в главных ролях вы и Валерий Николаев...
— Я и Гоша Куценко.

— О как! Сами же говорили, что пригласили Валерия, потому что с ним комфортно играть, на сцене вам нужен близкий человек... Произошла замена. Почему?
— Да я бы не хотела это комментировать. Как-то неправильно будет. Произошла замена и произошла.

— Но из каких соображений, позвольте спросить? Произвели замену как продюсер, как актриса? Как бывшая жена?
— Боже упаси! Не как продюсер, не как актриса... Просто не получилось. Не сошлись. Режиссёр, Валера и я — вместе не сошлись. А вот почему — не спрашивайте, это останется за кадром.

— Но ведь само приглашение Валерия — отличный продюсерский ход. Бывшие супруги на афише — народу бы понравилось.
— Я это прекрасно понимала. Поэтому... То есть не только поэтому, конечно, но и это тоже стало весомым аргументом для того, чтобы пригласить Валеру. Но не получилось. Бывает.

— А в Интернете уже пошла определенная волна: появились ваши совместные фотографии из ювелирного магазина — какие-то кулоны и браслеты Валерий вам покупает. И как резюме — Апексимова и Николаев снова вместе! — Да! Все удивились и обрадовались. (Смеётся.)

— Конечно! Кстати, не сами эту волну запустили? По законам шоу-бизнеса — вполне логично.
— В принципе, да. Но разочарую: кулоны и браслеты он покупал не мне. У нас с Валерой дочь, мы в преддверии её совершеннолетия и пошли в ювелирный салон, чтобы выбрать подарок.

«Когда выгнали из МХАТа, я осталась на улице»

— Ирина, экранный образ у вас сложился вполне определённый — сильная женщина, жёсткая, властная. Насколько ошибаются режиссёры, видя вас такой?
— В чём-то, конечно, я достаточно сильный и жёсткий человек. В чём-то — абсолютно растерянный. Наверное, как и все нормальные люди. Просто так случилось, что на экран вытащили вот такую Апексимову, режиссёры стали эксплуатировать эту часть меня.

— Вы молча с ними соглашаетесь или пытаетесь бороться?
— Я пыталась какое-то время бороться, потом поняла, что это ни к чему не приведёт. Говорить на всех углах, мол, я не такая, я хорошая — абсолютно бесполезно.

— Нет, говорить можно что угодно. Но вы же являетесь продюсером своих спектаклей, вольны играть всё, что заблагорассудится. Значит, можете продемонстрировать настоящую Апексимову.
— Но вы же понимаете, что аудитория сериалов и театральная аудитория — это две большие разницы. Те, кто видел меня на сцене, уже что-то начинают понимать, но остальные смотрят телевизор и...

— И ждут от вас «День рождения Буржуя»?
— Ну, конечно.

— Можете сказать, что стали заложницей телевизионного образа и с этим смирились?
— В какой-то мере да — я заложница. Но, вы понимаете, положить свою жизнь на борьбу с этим образом, то есть в какой-то мере и с самой собой, по-моему, абсолютная глупость. Я, в силу своих возможностей, делаю спектакли. Можно считать это борьбой, а можно считать не борьбой, а реализацией. Или, скажем, я даю концерты — люди говорят: ого, она ещё и поёт! А такого не может быть! Амина (героиня Апексимовой из сериала «День рождения Буржуя». — Ред.) не может петь и танцевать. Ну что сделаешь? Я не хочу с этим бороться.

— Во МХАТе у вас же были разные роли?
— Да, разные. И для меня это было прекрасное время. Мы были какой-то одной семьей дурацкой — посреди ночи ко мне домой могли прийти костюмеры, актёры... Случались, конечно, и ссоры — как и в любой семье, не без этого, но при этом я ощущала себя счастливым человеком, потому что Ефремовым мне был дан шанс играть очень много и учиться на главных ролях великого репертуара. Это было прекрасно.

— Во МХАТе вы служили десять лет и ушли, так понимаю, после смерти Ефремова...
— До. За полгода до.

— Почему же?
— Да там по профсоюзной линии с дирекцией была история — дурацкая совершенно. Глупость, просто глупость. Ефремов создал профсоюз актёров МХАТа, потом профсоюз стал неугодным. А я была его лидером — мне Олег Николаевич приказал возглавить его. Началась какая-то бумажная возня — договора, актёрские контракты. К творчеству это не имело никакого отношения.

— А для чего Ефремов его создал?
— Он хотел создать профсоюз, который будет отстаивать свои права перед дирекцией. Но это была утопическая идея с самого начала.

— А вы ею загорелись? И натворили дел?
— Нет, я ею не загорелась — меня даже в комсомол приняли последней, я никогда не относилась ни к каким организациям. Просто мне сказали: давай, Ирочка, ты у нас молодая — а мы будем помогать. И ничего такого я не натворила. Мне говорили какие-то вещи, я возмущалась: «А что такое? А почему? А почему контракт на три месяца (у меня, например, был такой)? Это незаконно!» Вот мне и сказали: «Незаконно? Гуляй!» Конечно, чудовищно было обидно, я осталась на улице. Но так сложилось. Честно говоря, не люблю неприятности вспоминать.

— Десять лет вы жили по чёткому графику: репетиция — спектакль, репетиция — спектакль. И тут — пустота.
— Да, абсолютная свобода. Не помню, что тогда чувствовала, но не думаю, что что-то очень позитивное. Не вздохнула с облегчением — это точно. Но как-то надо было выкручиваться, как-то устраиваться.

— Стали судорожно звонить по режиссёрам, вспоминать старые связи?
— Никогда в жизни. Знаете, как у Булгакова — «сами придут и сами дадут»... Нет, я помню, что меня тогда спас фильм «Империя под ударом», где я снималась. Был ещё спектакль один антрепризный, в котором я работала. И как-то так потихонечку я поняла, что мой выход — это создавать свои спектакли, делать их самой. Я стала искать пьесу, пригласила Виктюка. Как только появился «Декамерон», я забыла обо всём на свете.

«Я пожертвовала семьей ради карьеры»

— Тогда же, в 2000 году, произошёл и развод с Николаевым. Сейчас уже можете сказать, что актёрские браки обречены априори?
— Нет, конечно. С положительными примерами действительно не густо, но дело в том, что долгие браки вообще, и не только актёрские, у нас сейчас редкость. Актёры на виду, поэтому все в курсе: этот развёлся, а этот женился. Никто же не знает про личную жизнь нормальных, обыкновенных людей, которые ходят на работу к девяти утра: как они живут, как сходятся, разводятся. Хотя, может быть, в актёрском браке есть больший риск в связи с какой-то ревностью профессиональной. Актёр — это же диагноз, и по большому счёту он бесполый: неважно, мужчина или женщина. Это очень трудно, наверное, когда твоя половина вырывается вперёд. Нужно безумно любить и уважать человека, чтобы ни в коем случае не чувствовать себя загнанным в тупик. В этом плане у нас с Валерой была счастливая семья, мы абсолютно поддерживали друг друга. Это правда. Где-то я вырывалась вперёд — и Валера мне очень помогал; где-то он — и я пыталась ему помочь, насколько могла. Мы такие были, знаете, режиссёры друг друга.

— Сколько вы вместе прожили?
— 12 лет.

— И сейчас уже 12 порознь. Две разные жизни?
— Абсолютно. Теперь у каждого из нас свои интересы, своя личная жизнь. Мы вращаемся как бы в одном кругу, но Валера больше занимается кино, я больше занимаюсь театром. И друзья, которые раньше были общие, сейчас разошлись, разделились. Поэтому абсолютно две разные жизни.

— Те 12 лет вспоминаете с удовольствием?
— Безусловно. Мы прекрасно жили, всё было очень хорошо. Самое приятное воспоминание — такой момент: мы сидели дома, сидели и молчали, каждый думал о своём, что-то крутил у себя в голове. Помню, я сказала: «А может быть... » На что Валера ответил: «Нет, это неправильно»... То есть мы не говорили, но абсолютно одинаково думали, в одном направлении. И понимали друг друга молча. Вот это было прекрасно.

— Америка стала разлучницей?
— Нет, не Америка. Просто эти отношения себя изжили. Понимаете, мы жили очень плотно, 24 часа в сутки вместе. И за эти 12 лет прожили очень большую жизнь. Наверное, каждому из нас нужно было идти своей дорогой. Ну, так сложилось — и здесь нет правых и виноватых.

— Когда вы почувствовали, что брак себя изжил?
— Я думаю, за несколько месяцев до того, как мы расстались. Я стремилась работать в театре, во МХАТе. А у Валеры складывалась карьера в Америке. Нет, она не разлучница, но в любом случае у него появились там какие-то свои интересы. И хотя мы — он там, а я здесь — общались всё время и рассказывали друг другу о том, что происходит, всё равно существовала какая-то недоговоренность. Всё-таки у него уже началась своя жизнь, у меня своя.

— Вы ведь тоже в Америке снимались.
— Только в одном фильме.

— Могли пожертвовать театральной карьерой здесь, чтобы быть с мужем там?
— Не могла. Ну, потому что я слишком люблю театр. Наверное, меня можно в этом обвинить, наверное, я пожертвовала своей семейной жизнью ради карьеры, ради театра. Возможно, в этом я виновата. Может быть, если бы была хорошая и правильная жена, я наплевала бы на всё, поехала бы в Америку и сидела бы там...

— Знаете, говорят, семья может существовать, только если есть ведущий и ведомый, и интересы одного подчинены другому...
— Я в это не верю. Потому что в любом случае тот, кто подчиняет свою жизнь другому, рано или поздно, подчас не очень красивым образом, взрывается. Нереализованность, она же накапливается и не даёт жить. К тому же я не думаю, что у меня сложилась бы карьера в Голливуде. Не думаю. Наверное, просидела бы там у плиты. И как уродливо из меня вылезло бы недовольство, никто не знает.

— У Валерия ведь тоже, по большому счёту, в Штатах не сложилось?
— Там, в принципе, ни у кого из «наших» не сложилось.

— А он бредил Америкой, действительно хотел сделать карьеру в Голливуде?
— Да мы все бредили. Все, кто туда ехал. Тем более это были 90-е, и здесь вообще ловить было нечего, кино практически не снимали. Конечно, когда появлялся такой шанс, возникало ощущение, что — ах, вот оно! И у нас есть силы, мы способны это сделать!

— Сейчас у Валерия от Америки остались лишь совместные фотографии со Спилбергом?
— Нет, почему? Снимается периодически, его приглашают. Он только не на всё соглашается, насколько я знаю. Но, конечно, такой уж сногсшибательной карьеры Валера там не сделал.

«Чтобы расплатиться за спектакль, продала машину»

— Зато у вас карьера — о-го-го! Имеется своё театральное дело, вы — вершина треугольника под условным названием «Антреприза Ирины Апексимовой». Вспоминая сложившийся экранный образ бизнес-леди, получается, ею в конце концов и стали?
— Не могу так сказать, слава богу, да и не нравится мне это слово. Абсолютно.

— Но антреприза — это то же коммерческое предприятие, направленное на извлечение прибыли.
— Вы знаете, у меня есть один очень умный приятель, который говорит: антрепренеры делают спектакли для того, чтобы зарабатывать деньги, а ты на первое место ставишь качество. И это не всегда прибыль.

— В 90-е антреприза была такой: стол, две табуретки, два актёра. Да и сейчас такое встречается сплошь и рядом...
— Нет, у меня всё не просто так, у меня всегда большая история. Скажем, в «Декамероне» был Виктюк, я и трое никому не известных артистов. Я сейчас говорю как продюсер о продаваемости спектакля. В «Кармен» были Виктюк, я и 18 никому не известных актеров. В «Весёлых ребятах» —Харатьян, Богушевская, я и 57 никому не известных актёров...

— Какая-то арифметическая прогрессия из неизвестных актёров. И какой из этого вывод?
— Вывод тот, что я ни о чём не жалею. Ни одной секунды. Конечно, всё это сложно. Конечно, сразу зрители не приходят, не несут свои кровные, когда видят четыре известные морды на афише. Но сарафанное радио всё равно работает, и люди узнают, что я делаю качественные спектакли.

— То есть, как платье от Армани, есть спектакль от Апексимовой?
— Раньше так и было. Но уже четыре года я ничего нового не делала, поэтому сейчас, наверное, нужно все начинать заново.

— В спектакли вкладываете свои кровные или берёте деньги у спонсоров?
— Свои кровные. Чтобы расплатиться за «Весёлых ребят», скажем, продала машину. А так беру кредиты в банке, своими гонорарами в кино их оплачиваю. Сейчас на новый спектакль опять взяла.

— А почему же сумма подходящая не накапливается?
— Я не умею копить. И не столько зарабатываю, чтобы можно было что-то откладывать. Когда получаю гонорары, нормально существую. Понимаете, я люблю комфортную жизнь, красивые вещи. Я — женщина, нормальная женщина. И у меня нет знакомых банкиров-олигархов, к которым можно было прийти и сказать: дайте мне деньги на спектакль.

— Но самые успешные бизнесмены — те, кто считает каждую копейку.
— Да. Я не умею этого делать. Хотя знаю, что самые богатые люди — те, кто приходят в кафе и спрашивают: сколько стоит у вас кофе?

— Они ещё и своим работникам стараются платить гроши. А кому не нравится — на выход.
— Нет, я так не могу. Скажем, у меня есть коллектив музыкантов, с которыми работаю сольный концерт. Я понимаю, что они — высокого класса профессионалы. Для того чтобы они со мной работали, я им должна платить хорошую зарплату. И зачастую это бывает в ущерб собственным доходам. Но для меня так правильно, так надо...

— Если взять голый дебет-кредит: все ваши антрепризы были прибыльными?
— Нет. В плюсе были только «Декамерон» и «Кармен». «Дама с камелиями» — спектакль не получился, мы сыграли его раз десять всего. «Весёлые ребята» были бы в плюсе, если бы не случилось несчастье с декорациями, которые просто на складе под дождем сгнили. После той истории я закрыла вообще все спектакли, для меня это стало очень серьёзным стрессом. Теперь начинаю всё с нуля...

— А прогореть не боитесь? Вот так, чтобы совсем в пух и прах? Не дай Бог, конечно.
— Не боюсь. Есть уверенность. Нет, я понимаю, что будет сложно. Но в результате-то мы всё равно победим. Если бояться прогореть, тогда и делать ничего не нужно.

«Не выйду же на улицу с плакатом: „Хочу замуж!“»

— Бизнес-леди чаще всего — одинокие женщины. После развода с Николаевым вы были еще раз замужем?
— Была, конечно. Один раз — шесть лет, второй раз — три года.

— А кем были ваши мужья?
— Какая разница? Они были. Один актёр, другой — не актёр.

— Почему не сложилось?
— А почему не сложилось? Шесть лет — это немало.

— Говорят, работу нужно менять каждые 5-7 лет. Мужей тоже?
— Могу сказать, что не согласна с этим утверждением, но мой жизненный опыт подсказывает, что так оно и получается. Почему? Не те люди. Мы же все о чём-то мечтаем, да? Все стремимся к какому-то идеалу. Во всём. Идеала нет. Но нам же кажется. Ты встречаешь человека — вот! Вот он! И на то, чтобы распознать, что, оказывается, это не он, уходит какое-то время.

— А вы знаете этого своего «Мистера Идеал»? Можете его обрисовать?
— Боже упаси! Зачем?.. Знаете, сейчас буквально перед выходом из дома я смотрела фильм о Людмиле Гурченко, которая рассказывала о своей личной жизни. Она говорила: мой муж должен понимать, что я — актриса. И для
меня в этом очень многое заложено, я понимаю, о чём она говорит. Наверное, так отвечу на ваш вопрос.

— Гурченко последние двадцать лет жила с продюсером. Для вас это была бы идеальная формула?
— Конечно! Я бы с удовольствием переложила всё на мужские плечи. С удовольствием!

— Чтобы самой просто блистать на сцене?
— О, это идеал! Я бы приходила со спектакля, с цветами. Отдыхала бы, в выходные занималась хозяйством, детьми. Идиотская мечта, но мечта. И об этом мечтают все женщины. Быть на пьедестале. Нет, я многое могу сама: и заработать деньги, и посчитать их, и купить гвозди, и забить их в стену. Есть женщины, которые говорят: я этого не могу. А я могу! Но было бы гораздо приятнее, если бы это делал кто-то другой.

— А мужчины нынче слабые, да?
— Такая хорошая отмазка, знаете ли: мужчины слабые, женщины сильные... А вообще, я не знаю. Может, кому-то я просто внешне не нравлюсь. В конце концов, я в любом случае не попадаю в разряд среднестатистических красавиц. Не того цвета волосы, не той длины. Слишком низкий голос, не вот это (изображает милое девичье щебетание. — Авт.). Кому-то не нравится. Ну что ж теперь делать...

— Четвёртая попытка будет?
— Не знаю, откуда ж мне знать. Я это не планирую. В отличие от спектаклей.

— Для большинства женщин успех ассоциируется с личной жизнью. Цель — удачно выйти замуж...
— У меня нет такой цели. Как такую цель можно поставить?! Для достижения цели надо ведь что-то делать. Сделать спектакль — это я понимаю. Вступить в брак... Что я, выйду на улицу с плакатом: «Хочу замуж?»