Владимир Симонов. Он же Отелло, городничий, Дядя Ваня, Санчо Панса, Тарталья... Говорят, в родном театре имени Вахтангова даже его репетиции собирают немало зрителей. Да и 120 ролей в кино — это немало.

Беседовал Андрей Колобаев

И хотя сам актёр скромно утверждает, что среди них есть добротные и необычные, но нет ни одной «масштабной», — всем, кто видел его на экране, ясно: мы имеем дело с одним из самых ярких и тонких мастеров широкого гротескового и комедийно-трагического диапазона.

— Владимир, это правда, что когда вам стукнуло двадцать, цыганка нагадала вам невероятный актерский успех?
— Это было в Ставрополе. Правда, мне тогда было больше двадцати лет — я уже работал в театре. Мне до этого  никто не гадал, а тут ко мне на улице подошла цыганка и попросила три рубля. Причём она как-то сразу определила, что я актер (чем «купила» меня мгновенно), и сказала: «Сейчас даже не мучайся. Все придёт после сорока пяти!»

— Предсказание сбылось?
— Считаю, что ещё нет. Она имела в виду, что всё начнется после 45. А когда конкретно — неизвестно. Нет, пока я совершенно не чувствую себя состоявшимся.

— И это говорит человек, который переиграл практически все главные роли классического репертуара?!
—  С театром-то ещё более-менее. А с кино? Не думаю, что там я состоялся. Да, у меня много фильмов. Но может, я просто человек такой, что даже если завтра сыграю что-то выдающееся и получу какого-нибудь «Оскара», так и останется ощущение, что у меня ещё всё впереди. Сейчас я живу именно с таким чувством, что вся самая интересная штуковина — впереди.

— Считается, что в актерской профессии чуть ли не главную роль играет Его Величество Случай. В вашей жизни было нечто такое, что раз и навсегда её перевернуло?
— Похоже, что Его величество, о котором вы говорите, как раз случай не мой. Это хорошая вещь, когда ты готов, грубо говоря, к какому-то кардинальному скачку. И вот он — как раз случился. У меня никогда не было такого. Всё, что у меня есть — это работа, работа и работа. Я не могу назвать случаем, когда режиссёр решил: Отелло сыграет Владимир Симонов. Вряд ли это случайность. Другое дело, когда где-то кто-то тебя увидел...

— Например?
— Пожалуйста! Фантастика, но, тем не менее. Вот я недавно сыграл Ивана Тургенева в картине «Достоевский». И вдруг, допустим, в Голливуде решили снять историю любви Полины Виардо и Тургенева. Серий на сто! Продюсеры режиссёру подсказали: только что в России фильм с Тургеневым прошёл. «А кто там Тургенев?» — «Симонов». «А давайте-ка его!» Меня приглашают, я точно подхожу. Я там снимаюсь шесть лет, у меня контракт на 85 миллионов долларов... (Улыбается). Вот это Случай! Такого у меня не было. Но ещё, может быть, будет. Жду.

— Разве правильный выбор профессии —  не везение? Вы же не из творческой семьи, в детстве в драмкружки не ходили, самодеятельностью не увлекались...
— Да, не увлекался. Голубей держал. Повезло, что приняли. Парня из глубинки, из небольшого городка под Самарой. Я не верил, конечно, что это возможно.

— Вы однажды признались, что в юности жили «двойной жизнью». Как это понимать?
— Ну как? Большую часть суток я был как все, то есть сидел в компаниях, мы по ночам пели песни под гитару, пили портвейн из горлышка. А под утро, покачиваясь, я приходил домой, где стояли двести томов «Всемирной литературы», множество других серьёзных и интереснейших книг, и читал. Но это благодаря маме. Да, как бы с одной стороны, такая хулиганская детско-юношеская жизнь — голуби, портвейн. А с другой —  вот немножко такой. Странный. Может, потому что Близнец.

— А что, собственно, подтолкнуло? Кто шепнул: «Володя, поезжай!»?
— Подтолкнула любовь к кино. А когда в девятом классе мы с мамой поехали в Ленинград, попали в БДТ, в Пушкинский театр — этого оказалось достаточно. Посмотрев три спектакля, я «заболел театром». Иначе не скажешь. Понял: вот это мне безумно интересно. Стал готовиться. А то, что правильный выбор сделал, окончательно стало ясно, когда я учился в Куйбышевском институте культуры. Там я много играл на сцене и видел, что у меня что-то получается. Поэтому я и рвался сюда — в театральное училище имени Щукина. И, как видите ,— «дорвался».

— А за что в училище вас прозвали «перочинный нож»?
— За пластичность. Я был от природы настолько гибкий, что на занятиях по сценическому движению укладывался в средних размеров чемодан, и ребята защелкивали его.

— Ваш кинодебют в картине «Сашка» в 1981 году стал для вас событием?
— Безусловно. Объясню почему. Снимаясь в кино, ты ощущаешь себя более полноценным, что ли. Если у тебя только театр, значит, ты не настолько ярок, интересен, чтобы тебя смотрели на экране. Конечно, сниматься я хотел.

— Однажды вы сказали такую фразу: «Я всегда считал, что актёр может играть всё — от клопа до лунохода, от раковины до розетки. Он может сыграть даже обои». Это шутка, гипербола?
— Это моя установка. Я действительно считаю, что актёр должен уметь играть всё. Ну, это ещё и моя сердитость на то, что есть актёры вроде Брюса Уиллиса. Когда он захотел сыграть что-то новое, зрители заорали и затопали ногами: «Нет! Хотим видеть Брюса Уиллиса!». Потому что, вы же понимаете, он не играет как актёр образы и характеры, а из фильма в фильм играет ситуацию. Так вот я — противник этого. Нет, я не против этого замечательного актёра, может, он в своём амплуа «самого себя» — гениален. Но я все-таки сторонник преображений и перевоплощений. Во мне до сих пор это крепко сидит: надо и в кино и в театре сделать что-то такое, чтобы вызвать невольную реакцию: «Как он это делает?». Вот это для меня —  наивысшая цель и похвала.

— Но задача же не из легких — каждый раз чуть ли не выворачивать себя наизнанку.
— Да, трудно. Мне уже 56, более тридцати лет я выхожу на эту сцену. И всё равно бывает: подходят люди, благодарят, задают эти вопросы. Значит, я иногда их чем-то всё равно удивляю. Театр —  это такая вещь — надо удивлять!

—  Вот говорят: «щукинский дух», «вахтанговское начало»... Более материально вы можете объяснить, что это такое?
— А как? Это не расшифровывается. Об этом можно только говорить, что это есть. Другое дело —  кто-то это берёт, умеет брать, а кто-то от этого отскакивает как от стеклянной стены. Возможно, мне —  удалось. Я впитывал это в училище и потом, когда пришёл в театр Вахтангова, —  продолжал впитывать. Наверняка этому немало способствует дух предыдущих поколений актёров, которые здесь творили. Они здесь присутствуют в фотографиях, как-то это предаётся. Я верю в эти невидимые ниточки, невидимые законы во всём —  в быту, в отношениях, в яркости. Это всё… ну как в семье. Увидите ребёнка и сразу скажете: «Похоже, он —  вон из той семьи. И точно!» Вахтанговцы, щукинцы отличаются каким-то особым отношением к жизни. Да и много чем другим.

—  Что такого должно быть в роли, в сценарии или пьесе, чтобы вы загорелись, не спали ночами?
—  Как Милош Форман сказал: «Выиграет тот, кто расскажет историю». Очень часто фильм снимают, стараются, а кино получается мутное —  истории-то нет. Либо она вымучена, либо высосана из пальца и настолько оторвана о жизни, что поверить в неё нереально. А когда ты играешь историю, сразу подберётся характер, образ. Всё встанет на свои места и получится.

—  И все-таки, с вами подобные эмоциональные всплески случались?
— Чтобы «загорался» и не спал? Например, когда Отелло репетировал, я мучился бессонницей...

—  Кого не будете играть принципиально?
— Особых табу у меня нет. Я играл довольно разных персонажей, даже преступников. Но если это на грани патологии запредельной, то, конечно, не стану играть. Ещё стараюсь избегать явных повторов. А то у нас как? Сыграешь один раз бизнесмена или взяточника, потом только их и предлагают. Был период, когда я или «артист» или «депутат-коррупционер». Сейчас «идут» врачи —  «терапевт», «главврач». Просто кто-то из режиссёров увидел, и пошло. Мол, зачем кого-то искать, когда есть хороший готовый. Но когда актёр начинает повторяться, он многое теряет. Я стараюсь этого избегать. Правда, с оговоркой: если это не противоречит «моей личной бухгалтерии».

— «Бухгалтерии» в прямом смысле слова —  речь идёт о гонорарах?
— Разумеется. У меня же дети —  трое. И большое хозяйство. Если это не совсем уж недостойный материал, я соглашаюсь.

— Вам как актёру, что самое главное даёт театр и что —  кино?
— Театр мне даёт ощущение жизни и смысла. А кино мне даёт. (Смеется) Средства для поддержания этого смысла. Но, опять повторюсь, такой кинороли, которую бы я выстрадал, в которую вложил душу и сердце, —  у меня просто нет. Ни одной. Да, я работал с Миттой в замечательной картине «Граница. Таёжный роман», с Эльдаром Рязановым в фильме «Ключи от спальни», с Иваном Дыховичным — в прекрасной ленте «Прорва». И у Хотиненко снялся в «Достоевском», и у Урсуляка в «Жизни и судьбе». Всё есть, всё хорошо. Но это всё… я надеюсь, вы понимаете, о чём я?! Есть роли, которые полностью соединяются с актёром, со зрителем, и это полноценное соединение. А у меня это всё на уровне знакомства, вроде как начали, дело пошло. И теперь нужно качественное продолжение. Так вот мне зацепиться за что-то масштабное пока не удалось.

— Мастера старой школы говорили, что актёр обязан выглядеть на десять лет моложе, это часть его профессии.
—  Полностью согласен.

—  Что делаете вы, чтобы быть в форме? Ходите в спортзал?
— Во-первых, я постоянно помню об этом. Во-вторых, у меня есть один спектакль, где в течение нескольких часов я должен почти непрерывно бегать, прыгать, кривляться. Он выжимает меня полностью. И это своеобразный мой тест на то, в какой я форме. Поскольку я с этим справляюсь, значит, никаких сверх усилий предпринимать не надо. Поэтому в спортзал я не хожу, вполне хватает плавания в бассейне —  мне это больше подходит. Плюс правильное питание.

—  Словом, ведёте здоровый образ жизни?
—  По крайней мере, стараюсь. Из вредных привычек я оставил всего одну: иногда могу себе позволить бокал хорошего сухого вина. Хотя по молодости когда-то бывало.

—  Интересно, какую неожиданную выходку мог себе позволить Владимир Симонов?Могли проснуться и с удивлением узнать, что вы не в Москве, а, например, во Владивостоке?
—  Ну нет, так далеко я не залетал. Но случаи, когда я открывал глаза, видел незнакомую обстановку и задавался вопросом «а где же это я», безусловно, в моей жизни были. (Загадочно улыбается) Да много чего было! Мог с восьмого этажа одной квартиры перелезть в соседнюю, а потом утром ужаснуться: «И как я это смог сделать?!». И тут нет никакой уникальности. Уверен: таких приключений в жизни каждого человека предостаточно. Причём во всём этом есть даже польза, потому что юность и молодость и даны для того, чтобы всё попробовать, накопить жизненный опыт. В том числе, и такой. Главное, этот процесс не запустить и вовремя остановиться.

— Говорят, вы живете уединенно под Красногорском, в деревянном доме рядом с лесом, дома —  целый зоопарк. Собаки, кошки...
— Там тихо, меня никто не тревожит.

—  Может, вы —  философ? Или по ночам тайно пишете пьесы, как Сергей Юрский.
—  Нет, никаких пьес не пишу пока. Правда, не зарекаюсь, поскольку неизвестно, что будет завтра. А так, конечно, я очень люблю природу, лес, люблю философствовать, наблюдать, размышлять над волнующими меня вопросами. А то, что у меня нет никаких так называемых хобби, —  это правда.

—  В трактате «О любви» Стендаль назвал два двигателя в жизни человека: любовь и тщеславие. Что движет вами?
—  (Не задумываясь) Любовь и тщеславие. Стендаль прав!

— Вы —  единственный из московских артистов, кто три года подряд награждался театральной премией «Чайка». Это льстит вашему самолюбию?
— Не знаю, единственный ли я... Но глупо отрицать, что мне приятно. Как мы выяснили, тщеславие всё-таки мною движет. (Смеётся) Правда, это не означает, что когда ко мне домой приходят гости, я их веду к этим наградам или протираю с них пыль, часами любуюсь ими. Значит, всё не зря, не впустую —  вот что для меня важно.

— В каком порядке вы бы расставили свои жизненные приоритеты?
— На первом месте у меня дети, на втором —  работа (потому что дети), на третьем — личная жизнь.

— В холле вашего театра висит афиша: «Спектакль «Бесы». Маврикий Николаевич — Василий Симонов». Вот она —преемственность! Это же ваш сын?
— Так получилось. Естественно, инициатива была не моя. Он всё делает сам, как делал я —  и это правильно. Сам профессию выбрал, мы не подталкивали. Но мы с сыном хотя и играем на одной сцене, в спектаклях не пересекаемся.

— Как вы думаете, у него есть шанс переплюнуть папу?
— Конечно, есть! Но это будет другой Симонов. Всё-таки он человек и актёр другого поколения, и у него своя жизнь, свой творческий путь, своя актёрская судьба. Если она удачно сложится, буду только счастлив!

— А у вашего младшего сына и тезки уже проглядывается свой путь?
— Вот уж кто самый настоящий представитель 21 века... Хотя Володя еще только «пятиклассник» (так он сам себя называет, и спорить с ним бесполезно!), он давно в этом мире «айфонов» и «айподов» последнего поколения чувствует себя своим. Он мыслит другими категориями —  он этим дышит. Не понимаю, как это ему удаётся? У меня такое ощущение, что он «считывает» всё из воздуха.

— У вас дети от трех разных браков. Это не мешает им дружить?
— Совершенно не мешает. Они довольно активно и независимо от меня общаются, хотя в нашей ситуации это непросто. Старшая дочь Ася живёт со своей семьёй в Америке, сыновья здесь. Для меня очень важно, чтобы они не теряли эту связь.

— Кстати, о дочери. Не так давно Ася сделала вас дедом — родила сына Оливера. Просто не верится: Владимир Симонов — дед. А вам верится?
— (Смеётся) Ну, дед и дед. И что? Если честно, вообще не думал на эту тему. У меня младший сын — «пятиклассник».

— Есть прекрасная фраза у Анны Ахматовой о том, что все мужчины восхищаются Пенелопами, а женятся на их полной противоположности.
— Все мужчины восхищаются Пенелопами, а я — женюсь...

— Значит, их что-то объединяет. Что для вас в женщинах первостепенно?
— Всё важно — красота, интеллект — всё! Это надо чувствовать, ощущать глазами, мозгами и всем, чем только можно. И главное — влюбляться!

— У вас, судя по всему, накоплен немалый опыт. Что вы к сегодняшнему дню узнали о любви?
— Это в тридцать лет я думал, что знаю всё. А сейчас с каждым годом понимаю, что о любви знаю всё меньше и меньше. И это нормально! Чем больше живём, тем меньше понимаем происходящее.

— По каким внутренним законам вы живете?
— Думай о лучшем, но всегда будь готов к худшему. Вот эта «золотая серединка» — норма. Я понимаю что такое жизнь, что может случиться что-то очень плохое. Знаю, что в жизни бывают лавры, что с тобой может случиться чудо, может вдруг нежданно-негаданно свалиться счастье. Только мизинцем ворочай, и всё будет хорошо. Но мне кажется, человек всегда должен находиться в середине. Не в минус, не в плюс. Получилось что-то —  возьми. Не получилось —  потерпи. Вот тогда ты нормальный. А когда я вижу, что человек уже неадекватен, он уже так взлетел, что не понимает, где он, но сам считает это нормой... Это не норма! Ты «горишь» уже —  твоя температура 39. Но не 39, не 34 должна быть температура, а 36,6. Понимаете? Вот я стараюсь держать себя в норме.

— У вас есть предчувствие , что вот-вот «выстрелит» и сбудется предсказание ставропольской цыганки?
—  Не ощущение, а скорее вера. В хороший сценарий, в хорошего режиссёра, в хороших партнёров. В тот же Случай, наконец. Потому что реально в любой момент это может случиться. Вот я сходу придумал вам историю по поводу Тургенева. Взяли мол, стали снимать сто серий интереснейшего кино про роман Тургенева и Виардо. Допустим, мечта, да. Но здорово же!

— А дальше — виллы, яхты, счета в банках?
— Да я не против, если бы и они были! Но тратить на это жизнь, да что-бы таким способом, как многие этих благ добиваются, я не буду. И у меня на «весах» это не выравнивается. На моих весах.