Валерия Гай Германика: «Школа» жизни
В 2008 году на 61-м Каннском фестивале фильм Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь» стал настоящей русской сенсацией.Её начали называть самым молодым и самым перспективным режиссёром страны. Германика толком и не училась в школе, но именно ей доверили сериал о девятиклассниках на Первом канале. Благодаря «Школе» светловолосая девушка с пирсингом и татуировками стала самым трендовым молодым режиссёром. А ведь ей нет ещё и тридцати.
Беседовала Анна Гоголь
«Хотелось просто не жить»
— Валерия Гай — необычное имя для русского уха. Кто вас так назвал?
— Моя бабушка. Она очень любила роман Джованьоли «Спартак». Друг родителей, художник Жданов, предлагал имя Дубрава, а мама хотела назвать меня Матильдой. Бабушка сказала, что это всё «трэш», какая к чёрту Матильда и Дубрава, и назвала меня Валерией Гай, в честь жены римского диктатора Луция Корнелия Суллы.
— Наверняка детство у вас было тоже весьма необычным.
— До 5 лет я росла в Переделкино, у меня было много нянь, они всё время менялись. Мама рассказывала, как однажды приехала в Переделкино и увидела няню, обмотанную каким-то «пиратским» платком и под балалайку певшую мне частушки. (Смеётся.)
— Вы были трудным ребенком, раз няни все время менялись?
— Нет, это няни были какие-то странные, как свидетельствует история. Это нормально — в пиратском платке частушки петь под балалайку?
— А когда вам исполнилось 6-7 лет, родители решили не отдавать вас в школу.
— С 1 по 5-й класс я ходила в Вальдорфскую школу по системе Рудольфа Штайнера. Это был один из первых в России закрытых лицеев. Мы там изучали гуманитарные науки, религию, этнос, русский эпос, музыку, языки; лепили из глины, рисовали...
— Но всё-таки какое-то время вы посещали и самую обычную школу в Строгино.
— Да, это было мое желание. После лицея я была на домашнем обучении. Потом у меня появились какие-то друзья, которые ходили в обычную школу, и мне захотелось пожить их жизнью. Как я помню, меня ещё несколько раз спрашивали, уверена ли я в этом решении. Ещё надо было готовиться, для того чтобы пойти в школу: начать, наконец, изучать таблицу умножения. (Смеётся.)
— В сериале «Школа» явно отразились ваши негативные впечатления об этом опыте.
— В школе на каждом шагу опасность: все боятся получить двойку. Я видела родительское собрание, где говорили: «Ваша дочь смеётся на уроках». И родители воспринимают это так серьёзно, как катастрофу. Я знаю, что будет, когда они придут домой. Для меня это был ужас, я не смогла в этом жить. Помню, я сидела 1 сентября в классе, все заполняли дневники, а я абсолютно не понимала, как это надо делать. Я спросила соседа по парте, а он сказал что-то вроде «отстань», и я поняла, что дело дрянь. Никто не хотел мне помогать, что-то объяснять. Мне было всё равно, какую оценку я получу по математике. Моя голова занята другими вещами, я больше эмоциями живу, чем наукой, этим рациональным. Меня все начали чмырить: как же так, ей всё равно, да ещё и ничего ей не будет за это. Я начала прогуливать, а потом и вообще перестала ходить в школу.
Мне не нравятся такие жёсткие тоталитарные рамки. Школьный период очень тонкий: в тебя закладывают твоё будущее, твою карьеру, формируют твоё сознание. И очень трудно, когда всё это проходит через психические атаки, через насилие, панику. Эти коридоры, где все безумно бегают и орут, этот запах столовки, от которого тошнит... Когда я снимала «Все умрут...», я зашла в столовую, и после этого меня просто вырвало. Но я, правда, беременная была. Это всё реально страшно. Я надеюсь, что есть где-то другие, нормальные школы с приятным запахом.
— Почему вы не попробовали сменить школу? Ведь они, действительно, очень разные бывают.
— Потому что уже ничего не хотелось. Хотелось просто не жить. Я вышла первый раз в жизнь, в общество, и оно обернулось ко мне сразу агрессией, негативом: всё нельзя, всё плохо. Я красила глаза и губы в чёрный цвет, ходила в чёрном, у меня были волосы на глаза, и все говорили, что это плохо. За мной ходили толпы моих одноклассников и чмырили меня: говорили, что я уродина, что я какая-то недоделанная, ужасно меня обзывали. Я подумала: этих детей довели их родители и учителя до этого. Учителя агрессивные, поэтому и дети агрессивные. И спасать их бесполезно, с ними не поговоришь. В тот период, когда я училась, индивидуальность подавляли. Именно в моей школе, не знаю, как в других. Вот я сейчас снимала в школе и видела то же самое. Директор может позволить себе орать: «Иди сюда, я сказала!» А маленький человечек подойдет и будет слушать её с чувством стыда. Я бы таких сук убивала. Это я резко, конечно, сказала, но так нельзя разговаривать с человеком. Это не раб. Подло закладывать это говеное рабское ощущение постоянного страха. Ещё из школы так просто не уйдешь. Когда уже понимаешь, что надо оттуда валить, они не отпускают. К тебе сразу приходит милиция с вопросом, почему ты не учишься в школе, ставят тебя на учёт, надо опять всё разруливать. Да ещё это такие люди: они вот вцепятся в твою жизнь, свои гниющие когти апокалипсиса туда запустят и думают, что они могут что-то решать на твоей территории. Мы еле-еле от них отделались. После этого я продолжала учиться дома, но учителей осталось у меня совсем немного. Потом уже мне купили аттестат и решили, что я буду поступать куда-то.
«Я не из подворотни»
— А вас родители за поведение не ругали? Как я понимаю, вы были далеко не ангелом. Даже машину угнали однажды... А зачем вам это надо?
— Забудьте вообще про это, это в прошлой жизни, всё мхом поросло. Было такое время, когда я давала дурацкие интервью, не понимая, как интервью давать. Я знала, чего журналисты хотят, и давала им это. Сейчас нужно что-то новое. Есть масса приятных вещей, о которых можно говорить, по-другому раскрыть мою личность. Нет, всех тянет покопаться в этом вот отстое. Ну и что, что я угоняла машины? Миллион людей сейчас сидят в КПЗ за угон машины. Разве это стоит того, чтобы это так муссировать и обсуждать? Да и неужели вам это интересно?
— Люди любят парадоксы. Вот человек машину угнал, а через пару лет приз в Каннах получил.
— Да не хочу я этот образ из подворотни поддерживать. Я не из подворотни, а из нормальной семьи, с хорошим образованием. Журналисты получают от меня то, чего они хотят, а потом создаётся в массмедиа идиотский какой-то образ. И с этим образом общается потом зритель. Я прихожу во ВГИК на мастер-класс, за мной идёт девушка и плачет: «Простите меня, Лера, за то, что я думала, что вы тупое быдло». Нам навязали эту западную бульварщину, и поэтому вам интересно: как это так! Она машину угнала, а потом кино сняла. Вы отменяете все человеческие законы, образование... Вы возьмите сейчас любого режиссёра. Вы думаете, он водку не пил в подъезде? Все этим занимались, но никто об этом не говорит, а я почему-то, блин, об этом говорю. И все думают, что я какая-то особенная.
«Это не трудно — в Канны попасть»
— Хорошо, забыли. Итак, вы купили аттестат и сразу решили стать режиссёром?
— Нет, сначала я поступала на факультет зооинженерии, потому что к тому моменту уже закончила несколько курсов при РКФ (Российская кинологическая ассоциация), получила диплом хендлера. Хендлер — это человек, который готовит собаку к выставке, знает, как её причесать, показать с лучшей стороны. Мне это очень нравилось, я поняла, что собаки —это моё. Ещё я стригла пуделей, занималась дрессировкой. Лет с 13 я начала заниматься собаками, и у меня это по-настоящему хорошо получалось. И уже даже поступило предложение стажироваться на международных выставках, то есть можно было стать экспертом или селекционером. Но как раз в это время у меня появился бойфренд, первый серьёзный опыт, мы начали жить вместе. Мне уже было 18 лет, и они с мамой на меня насели: «Зачем тебе это? Посмотри на свою заводчицу: она толстая, старая, семь овчарок дома, всё ободрано... Ты так хочешь?» Так мне внушили, что надо заняться искусством.
— Выбор сразу пал на кинематограф?
— Я пробовала разными вещами заниматься, но мой бойфренд попросил, чтобы я пошла на факультет кино. Он был лингвистом, учился в Университете Натальи Нестеровой. Я пришла туда, походила по факультетам и попала на лекции к Марине Разбежкиной, она там преподавала что-то на факультете кино и ТВ. Когда я отсняла материал для фильма «Девочки» и принесла Марине, она сказала, что у меня есть способности. И я начала их развивать.
— За «Девочек» вы сразу получили приз в номинации «Лучший короткометражный фильм» на «Кинотавре», а за «Все умрут, а я останусь» — специальный приз Каннского фестиваля. Как вы отнеслись к такому резкому подъёму?
— Вполне ожидаемо. Меня готовили к этому — Марина и мои друзья-знакомые из творческой среды. Как только я узнала, что такое Канны, я подумала, что это мой фестиваль. Это не трудно же — в Канны попасть. Для этого нужно только снять хорошее кино, и всё. Они сами тебя найдут. Можно послать кино в Канны, и если им понравится, они его возьмут.
— Как долго вы снимали «Все умрут, а я останусь»?
— Год и месяц. Это рекордно быстро.
— Говорят, на съёмках вы показали себя очень жёстким режиссёром.
— Да, я такая и есть. Если кто-то говорит, что я была жёсткой, то это не прецедент данного проекта, я всегда такая.
— Вы жаловались, что вам приходилось некоторых актёров заново учить работать.
— У меня такая судьба, видимо: заново учу всех.
— Но это же был ваш первый игровой фильм, почему вы решили, что можете кого-то учить?
— Я не считаю, что могу кого-то учить. Если люди что-то не понимают или им не хватает профессионализма, я этим поневоле занимаюсь. Вот сейчас я снимаю — у меня куча людей, и они уже все мне говорят «спасибо». У меня актриса после пяти лет обучения в театральном вузе приходит и говорит: «Я не буду раздеваться». Я ей отвечаю: «Вон отсюда, пошла быстро, чтобы я тебя не видела вообще в кино!» Она через пять минут приходит и извиняется: «Прости, пожалуйста, я понимаю: я актриса, и я буду это делать». Если она мне ещё в лицо контрактами какими-то будет тыкать, — «до свидания» сразу. Актёры — это мой материал, моя связь с реальным миром, мой пластилин, моя глина.
— Будете ли вы и дальше снимать про подростков?
— Никогда! Меня тошнит уже от этого. Я исчерпала эту тему, больше не буду про них снимать.
«Мой фильм похож на рок-концерт»
— Вам льстит, что ваше кино называют артхаусом?
— Да мне всё равно. Артхаус — это авторское, не продюсерское кино, а значит, главный в проекте — автор. В этом случае я хорошо отношусь к артхаусу, потому что я абсолютно пассионарный автор. Мной невозможно и никогда не будет возможно управлять. Поэтому мне делают предложения только те люди, которые могут дать мне полную свободу.
— Сейчас многим режиссёрам о свободе приходится только мечтать. Экономический кризис как-то повлиял на вас?
— Я сидела полтора года без работы и без денег, но мне кажется, что это не из-за кризиса. Деньги в кино были, все вокруг что-то снимали. Так что дело во мне, наверное. Или в отношении ко мне. Я до сих пор не поняла, кризис это был или нет, но мне было очень тяжело. Мы жили на пенсию моих родителей, и друзья помогали.
— А потом вы взялись за «Школу». Вам комфортно было снимать для федерального канала? Неужели вас не пытались загнать в какой-то формат?
— Мне ничего не говорили про формат. Константин Львович Эрнст сказал: «Мы понимаем, что вы такой человек, который может делать только своё». Поэтому они с Толстуновым (Игорь Толстунов — продюсер, глава студии «ПРОФИТ». — Авт.) дали мне полную свободу. Они меня могли только направить, подсказывать. Я не буду работать там, где мне некомфортно. Меня ни славой, ни деньгами, ни рекламой не увлечешь. Мне моё «я» сохранить гораздо важнее. Можно потерять целый проект, но при этом сохранить свою собственную душу. У этих людей прекрасное чутьё, очень тонкий вкус, они для меня авторитеты.
— После сериала «Школа» о вас много говорят, но хотелось бы вам такой славы, как у Квентина Тарантино, например?
— Да мне всё равно вообще, правда. У меня и так есть поклонники. Если их будет больше — хорошо, меньше — тоже неплохо. Скажем так: мне больше хочется на следующий концерт Мэрилина Мэнсона, чем славы Квентина Тарантино.
— Когда-то вы хотели стать рок-звездой, как Мэнсон.
— Да, когда мне было лет 17. У нас была рок-группа, мы придумали какой-то новый стиль — грандж-готика. Я писала песни на английском. Но не сложилось, у всех появились какие-то свои дела. Может, в кино стать рок-звездой?..
— Вы имеете в виду — сняться в роли рок-звезды?
— Да нет, просто я имею в виду — «режиссёр-рок-звезда». А вам не кажется, что мой фильм похож на рок-концерт?
— ???
— Музыка везде, просто вы её не слышите, наверное. Вам нужно верхнюю чакру почистить.
— Знаете, как?
— Почитайте, к примеру, Бхагавад-гиту. Это как Библия, только для всех. Хорошая книга.
— Вроде бы это книга для индуистов. Вы индуистка?
— Да нет, вы что! Не надо быть приверженцем индуизма, чтобы читать Бхагавад-гиту.
— А какую философию жизни или религию вообще вы принимаете?
— Философию Леры Германики.
Смотрите также:
- Кинг Жиллетт: Жизнь на лезвии бритвы
- Мария Метлицкая: «Работа, без которой я не мыслю себя»
- Фестиваль Corallchella
- Экологические ёлки
- Екатерина Климова: Цыганочка с выходом
- Ирина Цывина: «Я всегда готова к прыжку»
- Мария Порошина: Светлая полоса
- удивительный мир спа
- CINEMA FASHION
- Мертвые души