Эльвира Барякина — относительно новое имя в литературе. И немного таинственное. Выстрелила романом-дневником «Женщина с большой буквы Ж». Вот только саму Женщину — пардон, девушку, — почти никто в глаза не видел. Оно и неудивительно: Эльвира Барякина — русская американка и живёт в Лос-Анджелесе. Тем интереснее её взгляд на нас со стороны.

Годы вне России не могли не сказаться: большинство произведений Эльвиры посвящено эмиграции. Только не современной, а той — из начала прошлого столетия. Когда сильны были чувства, когда люди знали, что такое долг и честь. Она и сама будто из того времени. Последний роман Барякиной — «Белый Шанхай» — обещает стать настоящим бестселлером.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Эльвира, чем заинтересовала вас белая эмиграция? Тем более что как-то в интервью вы признавались, что о Китае прежде не знали ничего.
— Всё началось с женщины по фамилии Фауст. Звали её Евгения, и она приходилась дальней родственницей моему мужу. В молодости, ещё до Второй мировой войны, эта женщина жила в Шанхае. «После революции туда приехали несколько десятков тысяч русских, — рассказывала она. — Это был целый мир, нечто совершенно уникальное...» А меня завораживают истории, показывающие силу человеческого духа. Только представьте: приехать в чужую страну, без денег, практически без вещей. Большинство эмигрантов не знало даже английского, не говоря уже о шанхайском диалекте китайского языка. И тем не менее эти люди не только выжили, но и сумели встать на ноги. А когда я начала искать материалы для романа, съездила в Китай. Тут и вовсе открылись настоящие золотые копи: уникальные судьбы, интереснейшие истории.

— И в чём можете считать себя первооткрывателем?
— Во-первых, русскоязычных художественных произведений на эту тему до меня никто не писал — если не считать рассказов, опубликованных в китайской прессе лет 70-80 назад. А открытий была масса. Это и исследование организованной преступности в Шанхае — там самым выгодным бизнесом была торговля опиумом. Это и попытки большевиков установить в стране советскую власть — поначалу Сталин и Троцкий на полном серьёзе мечтали о мировой революции, и ради этой высокой цели в Китай перегонялись огромные средства, в то время как в СССР люди умирали с голоду. Это и зарождение русского фашизма — после поражения в Гражданской войне многие белые офицеры думали, что именно нацистская идеология поможет возродить погибшую Россию. Это и история русских кадетских корпусов — в Шанхай с беженцами прибыло около 700 сирот в возрасте от 12 до 18 лет. Ну и, разумеется, мне было крайне интересно заглянуть в души людям, которые потеряли всё и вся. Как им удалось выстоять? О чём они мечтали? На что надеялись? Всё это показалось мне безумно интересным.

— А вам близка их судьба? Сами себя считаете эмигранткой?
— Конечно, близка. Но что касается эмиграции — тут нужно учитывать, что мир с тех пор очень сильно изменился. Сейчас мы живём в эпоху, когда глобализация и миграция — явления совершенно обычные. Страны объединяются — как Евросоюз, люди уже не привязаны к земле — как было в эпоху аграрного производства. В идеале человек должен жить там, где ему удобно. Лично я в ближайшем будущем собираюсь переехать в Японию и пожить немного там. А потом передвинусь куда-нибудь в Аргентину или в Северную Италию. На мой взгляд, свобода перемещения — это одно из ценнейших достижений нашей эпохи.

«Познакомилась с мужем — в отместку»

— После революции эмигранты уезжали из России, потому что оставаться было невозможно — несовместимо с жизнью, с убеждениями, с понятием чести. А от чего бежали вы?
— Ни от чего. Меня позвали замуж в Америку — я и поехала. Любовь — штука намного более важная, нежели прописка.

— А как вы познакомились с мужем?
— В 2000 году я рассталась с бойфрендом. Тогда думала, что настал конец света. Оказалось, это было начало новой эпохи. В Интернете познакомилась с молодым человеком — на самом банальном сайте знакомств. Моя подружка отыскала там жениха, и я тоже решила попробовать — в пику злодею-бойфренду. Судя по фото, Пол был симпатичен и мускулист, судя по письмам — образован и умён. Кроме того, он знал русский язык. Единственный недостаток: он жил за 9 тысяч километров от меня. Каждый день я писала ему забавные мейлы, каждый день он мне звонил, и мы болтали по часу. Потом решили встретиться в Питере. Страшно было — не передать: а вдруг он мне не понравится? А вдруг я ему? Через знакомых Пол снял квартиру в старинном доме — как оказалось, совершенно «убитую», с кошачьими запахами на лестнице и двумя отдельными кранами на кухне — с горячей и холодной водой. Вот в ней-то мы и встретились. В первый момент совсем растерялись, не знали, что сказать друг другу. Но... всё кончилось хорошо.

— Вообще, мы много знаем трагических историй русских невест на Западе. Ваш опыт — обратный?
— Совсем трагичных не знаю ни одной. Всё как везде: люди женятся, у кого-то брак удачный, у кого-то не очень. Среди моих знакомых гораздо больше счастливых интернациональных пар. А случаев разводов знаю только два. Первый: русская жена — сама не подарочек. Шантажировала мужа, тянула с него деньги, а когда он сказал, что ему это всё надоело, пригрозила подать на него в суд: мол, её бьют, а синяков недолго самой себе наставить. И второй: американский муж оказался человеком с некоторыми психологическими проблемами. Ему по большому счёту была нужна не жена, а нянька. А той русской девушке самой хотелось найти крепкое плечо, на которое можно опереться. В результате она вернулась домой к родителям... Я не вижу ничего особенного в этих ситуациях — они могли произойти в любой стране и с представителями любых национальностей.

— Сама Америка оправдала ожидания? Какие заблуждения у вас были на её счёт?
— Когда я только приехала сюда, меня поразила общая красота — океана, людей, частных домов. И ещё — «свобода от понтов». Здесь никому нет дела до того, какой марки у тебя телефон и на какой машине ты ездишь. Никого не напрягают чужие амбиции: если человек говорит, что через 10 лет хочет заработать «Оскара», никто не крутит пальцем у виска. Но это характеристика не страны, а среды, в которую я попала. О стране же говорить трудно: люди разные, и я не возьмусь судить обо всех в общих чертах. Могу лишь сказать, что, когда жила в России, у меня сложился некий стереотип типичного американца: белые носки, жвачка за щекой, в голове — «демократия», в животе — «Макдоналдс». Но я оглядываюсь вокруг — нет таких людей! Есть мои русские друзья, соседка Маруска из Эквадора, косметолог Зина из Литвы, полицейский Али из Марокко, рекламщик Раул из Румынии... Вот это и есть моя Америка. Такой ещё момент. Когда приехала сюда, я думала, что неплохо говорю по-английски. Как выяснилось, я могла читать только вывески. Это сейчас в России никого не удивишь кредитными карточками и папайей в супермаркете. А в то время всё это было совершенно «ненашей» экзотикой, так что всему пришлось учиться заново. Меня удивляло, насколько терпеливы со мной кассирши в магазинах, клерки в банках, ремонтники в автосервисе. По сути, мне потребовалось три года, чтобы влиться в среду, и пять лет, чтобы полностью акклиматизироваться.

«Думала, покажу этим янки, где раки зимуют»

— С какими профессиональными амбициями вы приехали в Штаты?
— Я приехала в Америку, что называется, с гонором: в России у меня уже три книги вышли, я настоящий писатель, и сейчас покажу этим янки, где раки зимуют. К моему величайшему удивлению и негодованию, ни одно американское издательство не спешило заключить со мной контракт. Я искренне недоумевала и, получив несколько десятков отказов, решила пройтись по англоязычным писательским форумам, чтобы посмотреть, что к чему. Это был просто культурный шок. Оказалось, что в Америке всё гораздо сложнее, продуманнее и, как результат, — качественнее. При любом мало-мальски серьёзном вузе есть курсы писательского мастерства. По всей стране, буквально нон-стопом, проходят конференции авторов, существует бесчисленное количество писательских организаций. Про журналы и сайты даже говорить не приходится: это целый мир. Англоязычная литература не случайно заполонила книжный рынок: здесь люди годами учатся писать, вкладывают в это невероятное количество времени и сил. Тогда я засела за учебники и поняла, насколько наивны были мои доморощенные тексты. А уж попытки пристроить их в американские издательства и вовсе были смешны. Но русские, как известно, не сдаются. Я долго думала, как быть, и поняла, что мне необходимо заняться наработкой связей в издательском мире. А для этого проще всего было записаться в литературные агенты. Юридическое образование и предыдущий опыт позволили буквально сразу заключить несколько контрактов. А там пошло-поехало: появились и знакомства, и навыки редактирования, и умение вести переговоры. Дело непростое, но опять же — это была отличная школа.

— А в чём состоит деятельность литагента там?
— На Западе литературный агент — одна из ключевых фигур книжного бизнеса. Его функция — отсеивать шлак. Издатели берегут своё рабочее время и не желают иметь дело с недостаточно квалифицированными кадрами. Большинство агентов трудятся из любви к искусству: серьёзные деньги в этой профессии делают только те, кто работает со звёздами и получает свои 15% не от $4000, а от $400.000. Лично я специализировалась на правах на переводы. Смотрела, что хорошо продается в Америке, и предлагала эти книги российским издателям. Проработала литагентом два года, но потом решила, что уже не могу совмещать работу и на себя, и на клиентов — не хватало времени. Написание «Белого Шанхая» требовало колоссального напряжения сил, и, кроме того, мне приходилось много ездить, поэтому я решила закрыть агентство.

— Сами пробовали писать на английском? Или же отдавать свои произведения в перевод? Вообще, русскоязычному писателю реально сделать карьеру там?
— Я свободно говорю и читаю по-английски, но не пишу. Язык надо чувствовать, а у меня этого нет. Отдавать в перевод пробовала — когда только-только приехала в США. Но текст изначально был не ахти, так что неудивительно, что у меня ничего не вышло. Я избрала другой путь: я пишу на родном языке и делаю всё, что от меня зависит, чтобы мои книги нашли своего читателя в России. Если станет очевидным, что тема «Белого Шанхая» интересна не только русским, но и иностранцам, — что ж, тогда будем искать издателей в Европе и США. А насчёт карьеры русскоязычного писателя... Американских издателей интересует не гражданство автора, а прибыль, которую можно извлечь из книги. Качественный перевод с русского на английский стоит $3500-5000. То есть бюджет издания автоматически увеличивается на эту сумму. Если у издателя и так полно авторов, ему нет никакого смысла платить дополнительные деньги за иностранца, тем более новичка. А вообще, издаться в США — это полдела. Если автор не будет серьёзно работать над продвижением, его никто не заметит, даже если он крайне популярен в России. Книга — это товар, и ею надо заниматься точно так же, как и любым другим товаром.

«Говорю на помеси английского с нижегородским»

— Скажите, жизнь в Америке не влияет на ваш русский, не забываете его? И нет ли сложностей в этом плане — всё-таки пишете для современного российского читателя, а язык-то меняется.
— Я занимаюсь русским письменным куда больше, чем среднестатистический россиянин. Как тут забудешь язык? А вот говорю на жутком сленге: помесь английского с нижегородским. В некоторых случаях даже не знаю, как назвать по-русски то или иное явление. Например, как перевести слово «траффик»? Медленное движение машин по запруженному шоссе?.. Что же касается изменений в языке, — то меня куда больше волнует язык начала ХХ века: я же пишу исторические романы, в которых нет места неологизмам.

— Но знаете, например, что «кофе» теперь у нас среднего рода?
— Читала об этом в новостях. Ну да «нам Минздрав не указ». У меня всё равно кофе — «он». Если какому-то чиновнику не нравится — это его проблемы.

— Эльвира, вы не были в России с 2003 года. Не тянет?
— Тянет. Я, например, очень хочу съездить в Казань и Новороссийск, потому что это места действия моего следующего романа. Я буду писать о Гражданской войне, а взятие Казани и эвакуация Добровольческой армии — это один из самых драматичных моментов той эпохи. Приеду, пройдусь по «местам боевой славы», потом всё опишу с максимальной достоверностью.

— Вообще, насколько вы в курсе того, что у нас происходит? Что удивляет? Что, может быть, не в силах понять?
— Я постоянный обитатель ЖЖ — там можно найти все самые интересные и важные новости. Так что я примерно в курсе событий в России. Кроме того, я постоянно общаюсь с родными по Скайпу. Что мне сложно понять? Наверное, то, что в России получил довольно широкое распространение национализм. Понятное дело, что так и должно быть в данный период истории: крушение прежней формы правления часто приводит к тому, что людям хочется провести четкий водораздел: вот свои, вот чужие. Но всё равно неприятно. Например, моя чёрная приятельница говорит: «Ах, как бы мне хотелось съездить в Петербург!» А у меня сразу мысль: а вдруг какой-нибудь нацик её там обидит ни за что... Стыдно. И ещё, конечно, непонятна легендарная российская бюрократия. В Штатах как-то быстро привыкаешь к тому, что почти любую проблему с госструктурами можно быстро решить. В России же получение любой самой ничтожной бумажки — эпическое событие.

«Я уже не вернусь»

— Можете сказать, что Америка приняла вас? Что стали там своей?
— Я крайне благодарна Америке за то, что она не лезет в мои дела. Я исправно плачу налоги, а Дядя Сэм делает так, чтобы вокруг моего дома было чисто и безопасно. А больше мне от него ничего не надо. По профессии я писатель, а по складу характера — интроверт, поэтому даже не задумываюсь о том, стала ли я своей или не стала. Я работаю дома, дружу с теми людьми, кто мне нравится. Чего ещё желать? Эмигрантов в Южной Калифорнии — примерно половина, так что акцентом тут никого не удивишь. Грубость и национализм вообще не свойственны калифорнийцам — так что проблем никаких нет.

— Каков ваш образ жизни в Лос-Анджелесе? Чем занимается муж? Насколько вы обеспечены? Близки ли к местному богемному миру — Голливуд в первую очередь имею в виду?
— Я целыми днями сижу за компьютером и делаю перерывы только на спорт, магазины и походы в библиотеки. Ну и ещё, разумеется, на семью. Муж занимается какими-то хитрыми технологиями, связанными с компьютерами: он мне десять раз объяснял, но я всё равно ничего не поняла. Мы зарабатываем достаточно, чтобы быть свободными людьми, можем сорваться и поехать в любую точку мира. Барахло нас не особо интересует, поэтому мы не тратим деньги ни на дорогие машины, ни на супер-пупер технику или ещё что-нибудь в этом роде. У меня нет мехов и бриллиантов — они мне не нужны. И к богеме мы с мужем равнодушны. Мы любим книги, горные тропы, виды на океан, талантливые концерты. Любим ехать куда-нибудь на машине, часов шесть, смотреть по сторонам и болтать. Америка к этому располагает — здесь отличные дороги и изумительные виды.

— И всё-таки следующая ваша книга, насколько понимаю, снова об эмиграции?
— Отчасти. О Гражданской войне в России в период с 1917 по 1920 год. Это будет приквел к «Белому Шанхаю». Называется «Аргентинец» — потому что главный герой вернется домой из Аргентины после десятилетнего отсутствия. Мне показалось это любопытной идеей: посмотреть на крушение Российской империи глазами почти иностранца, который уже совсем отвык от России, но при этом знает и понимает её.

— А вы, подобно этому «аргентинцу», допускаете, что когда-нибудь вернётесь? И ни разу не пожалели, что уехали из России?
— Жалеешь тогда, когда не можешь ничего поменять в своей жизни. Вернуться — совсем не трудно, трудно выкроить время на 14-часовой перелёт. Вернуться и поездить по стране — точно да. Вернуться, купить квартиру и осесть навсегда —точно нет. Я хочу кочевать — это даёт богатейшую пищу для размышлений. А это моё основное занятие...