После выхода фильма «Адмиралъ» она стала звездой номер один. Теперь уже никому и в голову не придёт говорить о Лизе только лишь как о дочке знаменитого Д’Артаньяна. Едва ли не самая востребованная актриса, умница, красавица. И как оказалось, ещё и большая скромница. Боярская не считает себя суперстар, чурается публичности и звёздных атрибутов, не спешит покидать родительский дом. И ждёт своего сказочного принца.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

«Мне важно, чтобы мужчина попросил моей руки у моих родителей»

— «Адмиралъ» очень громко прошёл: и в кино, и по ТВ. Но всё, это уже история. Вас она изменила?
— Да, я изменилась. Эта история настолько в себя втянула — даже не фильм имею в виду, а саму историю отношений Колчака и Тимирёвой. Она меня сразила, покорила и заставила немножко под другим углом посмотреть на такое чувство, как любовь...

— И что вы теперь об этом думаете?
— Понимаете, в наше время очень не хватает возвышенности в отношениях. Даже если не только любовь брать, а вообще, отношения между людьми. Уважение, честность, откровенность — этого всего сейчас очень мало. Но я больше чем уверена, что каждый из нас, даже при всех недостатках, вредных привычках, комплексах, способен на такую любовь. Мы просто давным-давно про это забыли. Настолько у нас притупились чувства, нервные окончания, что история Колчака и Тимирёвой кажется нам какой-то уникальной, литературной даже — как «Ромео и Джульетта», «Тристан и Изольда». У нас сейчас очень много свободы, у нас свободная любовь, некоторые пары соглашаются на такие отношения и обязательств друг перед другом не несут. Или взять гражданский брак... Я к нему достаточно спокойно отношусь, но мне кажется, при этом мужчина не имеет никаких обязательств. Мужчина, когда берёт женщину в жены, прежде всего принимает на себя ответственность. А сейчас представителям сильного пола страшно, что ли, нести этот груз...

— Честно говоря, не ожидал от вас таких несовременных и романтических мыслей. Мне казалось, вы человек жёсткий.
— Да, наверное. Но во мне нет ложных ценностей. Я просто знаю, что такое хорошо и что такое плохо. И скорее, я бескомпромиссный человек в этом плане. Да, для меня брак — это важно. Важно, чтобы это было не «прийти и сказать, что мы решили пожениться», а чтобы мужчина пришёл и попросил моей руки у моих родителей.

— Опять XIX век какой-то.
— Это не XIX век, это нормально. По-другому, я считаю, и быть не должно. А у нас сплошные упрощения и вариации. А ничего, что мы поживём вместе с очередной моей подругой? — А, нормально... Сейчас всё запросто, всё легко. Но я этого не принимаю.

— Может, романтичности, мягкости фильм вам добавил?
— Скорее, история эта добавила мне… безоглядности, смелости, что ли. Я поняла, что не нужно бояться любить — и любить очень сильно. Не надо щупать, пробовать. Нужно чувствовать и не бояться признаться себе в этом чувстве.

«Однажды я поняла, что просто профнепригодна»

— Знающие люди говорят, что после «Адмирала» вы ещё и заметно повзрослели. Стали более ответственной, все свои дела аккуратно записываете в блокнотик, вычеркивая исполненное...
— А я не могу сказать, что это у меня после «Адмирала» случилось. Так было всегда, это черта моего характера.

— Стараетесь быть правильной по жизни?
— Нет, это скорее, знаете, как называется? «Самокритичность». Мне нужно, чтобы всё было сделано не просто хорошо, а здорово. Даже когда готовлю. Я могу не самое плохое блюдо просто засунуть в пакет и выбросить — потому что мне оно не удалось, у меня не получилось. Если делаю уборку, то я не стану сегодня разбирать один шкаф, завтра другой — я разберу всю комнату. Пусть это длится сутки, но я должна завершить всё до конца. То есть я не люблю недоделывать, мне всегда нужно закончить что-то одно и приступить к чему-то другому.

— На сколько лет вперед вы спланировали свою жизнь?
— Ну, это известная поговорка: хочешь рассмешить Бога — расскажи о своих планах. Я могу распланировать только какие-то самые простые бытовые вещи — допустим, завтра у меня встреча, вечером спектакль, надо позвонить туда-то, получить то-то. То есть это просто элементарная собранность, пунктуальность и некий педантизм. Возможно, из-за того, что у меня есть немного немецкой крови. Я, например, не могу лечь спать, пока не вымыта посуда. Даже если очень не хочется это делать.

— А таких планов, как уйти из театра и сосредоточиться на кино, у вас нет?
— Если у артиста есть понимание и силы сказать себе, что он может обойтись без театра, я ему только завидую. Потому что, наверное, он более самодостаточный, более уверенный в себе и более одаренный. Я так не могу, мне кажется, без театра я перестану существовать как актриса. Сцена для меня — как для пианиста фортепиано, как для балетных — станок, мне всегда нужно поддерживать себя в тонусе. В том числе и для кино, где необходимо быть максимально мобилизованным, где нет времени на раскачку, на то, чтобы рассусоливать. Театр в этом плане очень хороший тренажёр — есть репетиции, ты можешь продумать роль, пощупать её с одной стороны, с другой. И в конце концов, в театре ты имеешь право на ошибку. Потому что в следующий раз можно всё поправить.

— Есть ли планы переехать из Питера в Москву, поступить в какой-нибудь статусный театр? Как ваши земляки Пореченков, Хабенский.
— Такие мысли появляются периодически. Но, честно говоря, пока не нахожу в себе такой потребности. Всё-таки на сегодняшний день Театр Европы — это то, что полностью отвечает моему актерскому «я». Кроме того, я всё-таки ученица Додина, мы уже почти восемь лет вместе. И для меня работа со Львом Абрамовичем — мало с чем сравнимая вещь. Я понимаю глубину того, что он делает, понимаю, о чём он говорит, мы с ним говорим на одном языке.

— Может, это некий страх перед новым режиссёром?
— Нет, с этим страхом я уже столкнулась, когда первый раз попала в антрепризу — «Сирано де Бержерак» с Безруковым. В тот момент я была очень уверена в себе, думала, что всё смогу, — мол, ну что стоит комедию сыграть? После Додина! А пришла и поняла, что ничего не могу. Что я просто профнепригодна. Нет, всё, что касается тонких психологических переживаний, глубины, эстетизма — это мне понятно. А вот импровизировать, искриться, веселиться, хулиганить — я просто не могу, не умею.

— Можно было заработать большой комплекс. И даже лишиться профессии.
— Можно было. Но, слава Богу, и Александр Синотов (режиссёр спектакля. — Авт.), и Сергей Безруков. мне очень сильно в этом плане помогли. За несколько репетиций я как бы встала на новые рельсы, и теперь у меня есть две колеи.

«Если б я жила одна, моя квартира была бы похожа на чулан»

— То есть сейчас бы не испугались ни Табакова, ни Захарова, ни Волчек?
— Не думаю. Я не боюсь репетировать несколько вещей, сниматься одновременно в нескольких фильмах. И в качестве разового спектакля я сыграла бы в любом театре, мне было бы интересно. Но переходить из одного репертуарного театра в другой, думаю, мне пока не нужно. Роли, которые играю в театре Додина, мне очень дороги. Как и коллектив. Да и сам Питер. Тут, правда, двойственное ощущение порой возникает. Я очень люблю Питер, он для меня источник вдохновения. Он не похож, конечно, на Москву совершенно — здесь другой воздух, другой ритм, другое настроение. И мне в Питере нравится больше. Но когда я возвращаюсь из Москвы, то в первый день чувствую какое-то опустошение. Возникает ощущение, что здесь ничего нет, что я приехала в какую-то пустоту, мне становится не по себе. Потом, спустя какое-то время, снова привыкаешь, всё опять замечательно. И эти белые ночи, и эта красота. И этот воздух, без которого я просто не могу жить, — морской, со странным запахом, пусть даже неприятным, но для меня таким родным. И вроде бы я не могу от этого всего отказаться — здесь моя семья, мои корни, здесь всё моё. А с другой стороны, когда попадаю в Москву, меня засасывает её водоворот. Какие-то события бесконечные: одна репетиция, другая, и туда нужно успеть, и сюда, и как-то все мелькает. Это мой ритм, по жизни мой. И мне это нравится. В общем, смешанные чувства.

— Ещё об одной возможной перемене, которая многих интересует. Нет ли планов отселиться, наконец, от родителей?
— Нет. Когда выйду замуж, я уеду — это, по-моему, естественно, просто и логично... Понимаете, я не так часто бываю дома. И родители мои тоже не так часто бывают дома. Если бы жила в другом месте, я бы их вообще не видела. Мало того, я думаю, что моя квартира была бы похожа на чулан. Ну а как, если я приезжала бы туда раз в три недели, в квартиру, которая была бы покрыта трёхнедельным слоем пыли? Значит, для того чтобы лечь спать, я должна буду сначала всё это оттереть. А на следующее утро опять уехать на три недели. То есть смысла никакого.

— А как же стремление к самостоятельности? Любому молодому человеку, когда он вырастает, хочется отдельной жизни.
— Ой, мне хватает этой самостоятельной жизни с избытком! Куда ещё больше? И поезда, и самолёты, и гостиницы. Наоборот, мне хочется покоя, семьи, своего гнезда. Мне этого не хватает, я слишком часто бываю одна. Понятно, что съёмочная площадка и театр подразумевают коллектив, но хочется к своим, хочется вернуться домой. А дом, где нет никого, — это не дом.

— Значит, свой дом у вас появится только после замужества. Вы красивая актриса, и, естественно, всех интересует, далёк ли тот день?
— Я не знаю, далёк ли тот день, близок ли — это никому не известно. Я не могу строить планы на этот счёт. Есть вещи, которые даются свыше, а не планируются.

«Влюбляться могу несколько раз в день»

— Вы вообще влюбчивая?
— Да... Ну, как сказать — я влюбчивая, но однолюб. То есть я могу несколько раз в день влюбляться. Мимолетно, тайно. Это может случиться даже на улице — пройдёт мимо человек, который мне очень понравится, и я могу подумать о нём ещё вечером, на следующий день. Но что касается отношений серьёзных, тут я катастрофический однолюб. Я очень преданный человек по жизни, не свойственны мне метания, сомнения. По мне — так в идеале хотелось бы, чтобы «раз и навсегда».

— Такого пока не чувствовали? Или всё-таки обманывались?
— Наверное, обманывалась. Но, тем не менее, я терпеливая и умею долго ждать. Поэтому всё, что пишут в жёлтой прессе, — а мне в женихи приписывают каждого, с кем я просто рядом постою, — это, конечно, полный бред. Есть девушки, которые не могут быть од-ни по жизни. А я могу. Сколько угодно. Потому что не хочу ошибаться, не хочу ненужных, неправдивых, якобы необходимых отношений. И буду ждать до тех пор, пока не пойму, что что-то случилось, что-то у меня в сердце произошло.

— Наверное, молодым людям с вами сложно?
— Не знаю. Вообще, да, есть такое. Мне рассказывали, что со мной непросто — в момент знакомства, узнавания.

— О вас ещё поговаривают, что Лиза Боярская излишне холодна.
— Вы знаете, скорее, это чисто внешнее. Да, с большинством людей я вот такая — общаюсь по-деловому, спокойно. Но мои друзья, родители знают меня абсолютно другой. И только один человек, которого я люблю, может сказать, что вот такой тебя не видел никто и не увидит никогда. Ни в каком кино, ни в каком театре.

— А как папа относится к вашим молодым людям? В одном из интервью он сказал: мне жалко Лизу, вокруг одни слабаки.
— Может, он отчасти прав, но скорее, его слова — бравада такая лёгкая, эпатаж. Папа здравомыслящий человек, суровость его слишком преувеличена. А потом, я ведь тоже дочка своего отца, я же не приведу к нему какого-нибудь байкера.

— Почему нет?
— Ну, потому что нет. Потому что всё равно я воспитана в этой семье, и мне органически может понравиться только тот человек, который близок моему кругу, моему мировоззрению, моим интересам. И соответственно — моей семье.

— Вообще, вы больше в папу?
— Да, наверное.

— Он учит вас жизни? Михаил Сергеевич спорщик же жуткий.
— Нет, нравоучительных разговоров не происходит — во-первых, не тот уже возраст. А потом я всё-таки от мамы тоже что-то переняла. Если раньше в силу юношеского максимализма я спорила с отцом, то теперь всегда с ним соглашаюсь. Это абсолютно мамино качество, которое я называю женской мудростью.

— Мне казалось, у вас характер больше мужской, чем женский.
— И так, и так. Опять же — всё моё настоящее, внутреннее и человеческое — женское. А всё рабочее, деловое, внешнее, — наверное, отчасти мужское. Но во мне и то, и другое органично существует.

— А друзей у вас больше среди мужчин? С подружками вас что-то сложно представить.
— У меня много друзей. Мужчин среди них больше. Но есть и девушки.

— И что вы с ними делаете? Сплетничаете, покупки новые обсуждаете?
— Нет, какие покупки! Эти подруги — мои коллеги, нам есть о чём поговорить кроме шмоток. У меня есть школьные подруги, — вот с ними я действительно больше говорю о каких-то женских вещах. Но друзей-мужчин у меня действительно больше. И с ними я могу обсуждать всё что угодно: начиная с Сезанна и заканчивая коллайдером.

— Многие уверены, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Может, вы чего-то в них не замечаете? Чего-то большего?
— Не знаю, может быть, я настолько сильно открываюсь, что перехожу в ранг подруги. Всё равно же, когда ты с мужчиной именно как женщина, ты по-другому себя ведешь: по-другому сидишь, по-другому смотришь. А тут отношение просто человеческое, доброе, искреннее, открытое.

— Сейчас у вас есть молодой человек?
— В общем, это секрет, конечно. Но у меня сейчас всё хорошо.

— Всё хорошо — это ощущение, что «раз и навсегда»?
— Мне кажется, да.

— Слово «кажется» тут лишнее.
— Пока не лишнее.

«Отрываюсь на днях рождения, свадьбах и премьерах»

— Известность как-то повлияла на ваш образ жизни? Многое теперь не можете себе позволить? Может быть, что-то стало для вас неприличным?
— Нет, я всё себе позволяю, ни в чем не ограничиваю. Ну, разве что, сейчас, наверное, я не пошла бы в ночной клуб. Буквально вчера ко мне приехали друзья из новосибирского Театра Афанасьева, мы с подругой с ними встретились, хотели где-то посидеть. Проходили мимо клуба — там народ, все пляшут, музыка играет. И я подумала: в жизни туда бы не зашла, вот ни за что.

— Думал, наоборот вы сейчас скажете: как хочется туда, но не могу, не могу...
— Нет. То ли старая уже стала, не знаю. Но правда не хочу. Хотя сама безумно люблю танцевать, просто обожаю. Но я хочу танцевать там, где много места, где меня никто не придавливает. И лучше всего — в кругу людей, которых знаю. Поэтому самыми отрывными моментами для меня становятся дни рождения, свадьбы, премьеры...

— А выпить в кругу друзей можете?
— Нет, я не сторонница и не любительница.

— Что насчёт магазинов? Толкаться среди зрителей, наверное, неприлично? Актриса должна существовать отдельно от толпы, быть недоступной?
— Да это просто смешно!.. Меня спрашивают иногда: где вы одеваетесь? — Не знаю, захожу в магазин, что-то себе выбираю. — Мне говорят: а что, у вас нет своего стилиста? — Нет. — А какие вы марки предпочитаете? — Не знаю, как-то не задумывалась об этом. — А вы вообще кто?! — Я — человек, такой же, как и вы, и ничего во мне нет особенного, просто у меня работа публичная.

— У представителей публичных профессий и появляются одиннадцатиметровые «хаммеры», телохранители, сумасшедшие наряды. Наверное, всё не просто так.
— Я не знаю, меня это не интересует. Я занимаюсь этой работой, потому что она мне нравится, потому что ничего другого я не умею. Мне нравится играть на сцене, нравится сниматься в кино, знакомиться с новыми людьми. Мне нравится переживать эмоции моих героинь. Я сижу себе спокойно в своей лаборатории, химичу, и ничего другого мне не надо. Фотографируют ли меня, пишут обо мне или не пишут — это уже дело третье.

— Но за последнее время вы стали номером один, знаете об этом?
— Да ну перестаньте! Я начинающая, «зелёная» актриса. Я не считаю себя номером один и не могу им быть — я ещё ничего не умею. Пока только учусь профессии, набираюсь опыта.

— Нет, с Алисой Фрейндлих вас никто пока не сравнивает — имею в виду, из молодых актрис, из медийных.
— Слово «медийность» — это вообще отдельная история. Мне не нравятся такие слова: «медийность», «звезда»...

— А к слову «секс-символ» как относитесь? По отношению к вам оно теперь употребляется часто.
— Ой, это всё игрушечки такие. Может, оттого, что мы так долго жили в режиме жесткости и страха, теперь все не могут насытиться. Надо скорее накупить себе шуб, бриллиантов — быстрей, быстрей, быстрей. И больше, и лучше. И пока каждого звездой не обзовем, мы не успокоимся... А вообще, знаете, я так скажу: пусть называют, как хотят. Главное — собой оставаться. Вот есть я, Лиза Боярская. Настоящая, та, которую родители мои родили, которая сидит сейчас здесь за столом. А есть та, которая существует в жёлтой прессе. Отдельный персонаж, у которого вечно что-то происходит. Я не знаю, кто это, и не имею к этому персонажу никакого отношения. Но повлиять на него я тоже не могу. И мне уже всё равно. Пусть та Лиза Боярская делает, что хочет. Я только надеюсь, что люди сумеют отличить подлинное от фальшивого.