Большой оригинал! Такое впечатление, что просто ошибся веком. Одевается как аристократ, изъясняется высоким штилем. Несовременный? Как бы не так! Его, казалось бы, чудачество — коллекционирование видавших виды нарядов — именно сегодня востребовано как никогда. Народ готов слушать историка моды часами. Посетительницы очередной выставки Александра Васильева — где и состоялась наша беседа — очень скоро забыли, зачем, собственно, пришли. Окружив Васильева, они внимали каждому его слову.

Беседовал Дмитрий Мельман

— Александр, я прошёлся по выставке, где представлены платья из вашей коллекции. С кого они все «были сняты?»
— Вы хотите, чтобы я назвал поименно? Одно принадлежало Майе Плисецкой — это могу вам сообщить. Но многие люди, продавая вещи через аукционы, как раз не желают, чтобы их фамилии фигурировали. Потому что это связано с разорением семьи, с какими-то болезненными вопросами, с разделом наследства. Никогда не думали об этом? О том, что богатые женщины не хотят, чтобы люди потом кичились — «А вы знаете, это платье носила сама Вандербильтша!» Вот сама «вандербильтша» не хочет, чтобы мы об этом знали.

— Я имел в виду, вы их приобретали? Или вам их дарили?..
— Некоторые дарили, некоторые приобретал. Краденых нет ни одного.

— Первая вещь в коллекции когда появилась?
— Я начал собирать примерно в восемь лет. Моя мама была очень элегантной, я бы даже сказал стильной женщиной. У неё сохранилось немало одежды, она стремилась ничего не выкидывать. Это и стало, конечно, базой моего коллекционирования.

— А почему вдруг одежду стали собирать?
— Ну, а почему люди начинают собирать марки? Очевидно, генетическое — мы не можем сказать. Кто-то собирает фантики, кто-то значки...

— Книги, машины, дома...
— Книги, машины, дома. Женщин... У всех по-разному. Мне казалось, это настолько прекрасно! И потом я думал, что коллекционирование станет толчком к моему творчеству. Так, в общем, и произошло. Почему столько постановок в моём оформлении идёт по всему миру? Почему люди обращаются именно ко мне? Потому что они уверены, что получат уникальность и знание стиля — без ошибок. Онлайн рулетка играть на деньги

— Вы могли подозревать, что это увлечение принесет вам... Столько денег?
— Столько дивидендов, так скажем. Самых разных. Я не знал. Но считаю, что это заслуженно, потому что работал я не ради славы. Слава пришла потом, не могу сказать, что вот так толпами за мной ходили, как сейчас, и просили автографы, — этого не было. Конечно, многое сделано телевидением. Но не только им. Потому что сам факт того, что меня позвали вести популярную передачу, говорит о моей былой славе. Людей непопулярных на Первый канал не призывают. То есть не потому я стал популярен, что начал вести передачу, а потому стал вести передачу, что был уже популярен. И всё равно Первый канал, конечно, — гениальный ресурс.

— Скажите, он вас изменил? Всех же «причёсывает» под одну гребенку, даже таких неординарных, как вы.
— Изменил, скорее, с точки зрения одежды. Мне пришлось удесятерить свой личный гардероб, потому что там надо переодеваться четыре раза в день: четыре съёмки, а стало быть, четыре новых образа.

— По-моему, вы стали строже выглядеть.
— Сложно сказать. Возможно, я стал менее экстравагантным. Экстравагантность не нравится массам — я же читаю отзывы в Интернете, в социальных сетях.

— Обидных среди них много?
— Не секрет же, что люди не любят непохожих на себя. Я бы сказал, меньше одного процента из ста. И, как правило, это анонимы — без фотографий, без комментариев, без друзей. То есть я так понимаю, что эти люди вне социума.

«На парижских улицах пел «Калинку-малинку»

— Вы уехали из Союза в 23 года. Если бы этого не случилось, как думаете, смогли бы добиться успеха?
— Как я могу об этом судить? Знаете, если бы да кабы, да во рту росли грибы... Вы как думаете?

— Я думаю, ваше большое счастье, что в 23 года уехали из Советского Союза.
— Мне кажется, это большое счастье для России. Потому что я получил такое образование, которого нет у других людей, и вы сейчас можете приходить на мою выставку, а не я на вашу — понимаете, в чём разница?

— Я ещё понимаю и то, что Советский Союз был весь насквозь унифицирован, люди из ряда вон не воспринимались системой.
— Это неправда. Было огромное количество различных группировок. Была и богема, были и спекулянты, мелкие фарцовщики, была и «золотая молодёжь». Были военные, были ученые. Была такая каста, которая называлась «инженеры» — помните? Сейчас нет, говорят, такой профессии вообще.

— Но в 60-е годы вашего предшественника по «Приговору» Вячеслава Зайцева за банальную козью шубу забирали в милицию.
— Может быть. Потому что он не был тогда так популярен. И к тому же не говорил на иностранном языке. А ко мне ни один милиционер не подошёл в советское время — потому что я очень хорошо знал другие языки.

— На традиционное «Ваши документы» отвечали: «Sorry, I can't speak russian»?
— Всегда так делал! Надо смотреть в глаза, а не прятаться, и говорить, что не понимаешь ни одного слова. Сразу отпускают...

Вдруг Васильев обернулся и увидел несколько десятков пар устремлённых на него глаз: «Да сегодня творческий вечер! Боже мой!» Это «выставочные дамочки», услышав до боли знакомый голос, бросили осматривать чудо-платья и столпились подле своего кумира. «Работаем на публику! Как называется журнал, вы говорите? «Интервью»? Они купят. Да?» — И дамочки заулыбались в знак согласия.

— Но продолжим. Итак, Париж. Вам 23 года. И вот дальше непонятно. То вы говорите, что Франция приняла вас с распростёртыми объятиями, то — что пели на парижских улицах вместе с клошарами, зарабатывая на круассан и чашку кофе.
— Так и есть.

— Что так и есть?
— Я пел. И собирал табуретки... Но Франция подарила мне самое главное — подданство. Через несколько месяцев после приезда я уже стал французом. Вы считаете, это не распростёртые объятия?

— А за какие такие заслуги?
— Ни за какие. В ту пору правил Миттеран, эмиграции не было вообще. И каждый вновь прибывший автоматически мог получить паспорт. Сейчас такого нет. Вы считаете, это не объятия? Объятия. То есть у меня не было проблем с трудоустройством, с жительством. Меня никто не гонял по полициям, никто не говорил: «понаехали». А кроме того, у меня не было нужды ни в одной визе. Французам не надо визу ни в США, ни в Японию, ни в Европу, ни в Африку. Единственная страна, куда я брал визу в своей жизни, — это Китай. Понимаете, о чём я говорю?

— Почти всё. Вы говорите: не было проблем с трудоустройством. Но уличным певцом устроиться, думаю, не так уж и сложно.
— Во-первых, вы ошибаетесь, потому что там тоже была большая конкуренция. Но я это делал, чтобы помочь своему другу — со мной вместе пел словацкий гитарист, у которого не было таких документов, а ему нужен был какой-то запевала.

— Что же вы пели?
— «Дорогой длинною», «Калинка-малинка» — весь русский репертуар. И я очень хорошо зарабатывал — совершенно не стесняюсь этого момента. К тому же, попрактиковавшись на парижских улицах, я смог разработать голос, и теперь пою на таких программах, как «Жизнь прекрасна!»

«Выгляжу, как журнальная картинка, поэтому везде пускают»

— А вы действительно гуляли по Парижу в нарочито экстравагантной одежде (шляпы, украшенные чучелами птиц, горностаевая муфта, медали, броши), — чтобы эпатировать местную публику, быть заметным, запомниться?
— Конечно. Потому что надо было обратить на себя внимание. Я знал, что внешнее — это самое главное, человека встречают по одёжке. И особенно во Франции, стране очень поверхностной, где у людей нет времени вот так сесть и поговорить за жизнь. Они вас сразу отбирают взглядом: подходите — не подходите. Потом есть же такая вещь, как фейс-контроль. Сейчас у нас это тоже распространено, а во Франции было всегда. Допустим, вы хотите проникнуть на показ мод, а пригласительного билета у вас нет. Если не выглядите, как журнальная картинка, — забудьте об этом сразу. И у нас сейчас то же самое. Ведь многие проникают на показы мод не по пригласительному билету, а «по внешнему виду». Правда? — вопрос в зал.
«Абсолютно!» — дамочки понимающе закивали головами.

... То есть то, как вы одеты, — очень важно. Вот смотрите, я только что приехал из Маракеша. (На голове у Васильева — красная феска. — Авт.) Там есть прекрасный отель «Мамуния» — это один из самых роскошных отелей мира, где номера стоят порядка шести тысяч евро за ночь. Естественно, у дверей стоит охрана — для того чтобы люди с улицы не заходили в отель фотографировать и быть там, где гуляют миллионеры. Я приезжал с группой очень богатых женщин, которые учатся в моей школе. Некоторых из них в этот отель пустили. Потому что они шли со мной. И не надо думать, что в Марокко смотрят «Модный приговор». Меня знают миллионы людей, но не каждый человек на планете.

— Когда вам поступило первое предложение из России? И как вы к нему отнеслись?
— С удовольствием, с радостью. Первый раз в Россию я приехал после восьмилетнего перерыва, то есть в 1990 году. Это было постперестроечное время, у людей не было ни денег, ни планов. Но я всегда шёл на контакт, и уже с того времени у меня здесь была работа. Я предлагал сначала лекции — их не хотели. Потому что люди были уверены, что знают не хуже. Я говорил: давайте сравним. Прочёл, и они почувствовали разницу — примерно такую же, как между морковным чаем и Earl Grey. Сказали: да, мы хотим. Потом захотели все, просто неприлично: от Владивостока до Калининграда, от Мурманска до Тбилиси — нет больших городов, где я бы не выступал.

— В Париже в этом плане было спокойнее?
— В смысле популярности? В смысле работы? Вы знаете, Париж — это город, который очень любит свежачок. Пока вы молодой и хорошенький, вас все хотят. Будь то музыка, кино, мода.

— Сейчас о себе говорите?
— И о себе в том числе. В Париже интересуются вами первые пять лет. Новинка! Они любят всё новое, они — не традиционалисты. А как только человек уже не такая новость, интерес к нему пропадает. У нас совсем не так.

— У нас любят всё то же самое, чтобы из года в год, и, по возможности, никак не менялось.
— Приблизительно так. У нас ансамбль Моисеева любят до сих пор — имею в виду не Бориса, а Игоря Моисеева, который работал до ста лет. Карикатурист Борис Ефимов был востребован до ста одного года, Алла Баянова пела до девяносто шести лет. Понимаете, о чём я говорю? Во Франции это не проходит никогда. Патрисию Каас и Мирей Матье не слушает ни один француз. Когда им говоришь «Патрисия Каас», они пожимают плечами: да, была такая певица в конце 80-х. А у нас в Барнауле она делает такие сборы, — если б вы знали!..

«Каждый день трясутся руки при виде нового платья»

— Давайте о ваших сборах. Глядя на ваш график, понимаешь, что он просто убийственный. Как вы ещё живы на этом свете?
— Не пью, не курю, спать ложусь вовремя. Пью очень много свежевыжатых соков — это для меня самое важное, огромный стимул. Витамин С, без него не могу. Собачка.

— В каком виде?
— В живом. Как источник положительных эмоций.

— То, что называется Школой Александра Васильева, ваши поездки по миру в компании благодарных учениц — это ещё одни положительные эмоции или уже чистый бизнес?
— Нет, кроме того что это источник дохода, это ещё и огромная радость и масса положительных впечатлений. Но! Лучшее удовольствие для меня — приобретение новых вещей в коллекцию. Этот азарт коллекционера меня очень подстегивает, и я прекрасно знаю теперь, где, как и что могу найти. Позавчера в Лондоне, например, купил двенадцать новых платьев от кутюр.

— Если позволите, ещё о Школе. Так понимаю, ездить с вами по странам — удовольствие не из дешевых. Кто ваши ученицы? Их возраст, социальный статус?
— Во-первых, цена соответствует масштабности поездки. А кто со мной ездит? В основном, женщины «выше среднего достатка». В большинстве интеллигентные, которые интересуются культурой и искусством. Часто одинокие. Но не только. А возрастной ценз от 16 до 70 лет. Потому что после 70-ти трудно ходить так быстро, как ходим мы, а мы ходим часами, особенно по Парижу, по Венеции. Но женщины в восторге.

— Для них ваши экскурсии — как некое развлечение, прихоть, отдых от скучного бизнеса мужа?
— Я бы сказал даже — как психотерапия. Многие женщины приезжают с тяжёлыми мыслями, хотят что-то изменить в жизни. И они понимают, что гораздо выгоднее записаться на неделю в Школу Александра Васильева, чем год ходить к психотерапевту. Кстати, теперь я ещё руковожу Московской академией моды — при Институте телевидения и радиовещания «Останкино» создали такую. Все программы курса разрабатывал лично я, подбирал преподавателей тоже я. Сейчас история моды стала очень популярна, люди поняли, что это безумно интересно. Мы работаем всего год, но интерес уже огромный — сотни женщин приходят учиться, весной опять набираем новые группы...

— А вот теперь о коллекции. Пишут, что она стоит несколько миллионов евро. Это правда.
— Не врут.

— Для налоговой инспекции что-то будем сообщать?
— Всё что угодно! Но вам попробую объяснить. Понимаете, коллекционер ничего не покупает по реальной стоимости. Это результат коллекции стоит таких денег. Самое ценное — ваши знания, помноженные на стоимость предмета. Никогда об этом не думали? Что можно найти вещь, за которую вы заплатите 300 рублей...

— А в вашей коллекции эта вещь будет стоить в десять раз дороже?
— Примерно. Потому что она составляет комплект с другой вещью. Вещь приобретает более ценную оправу, когда она не единична, когда представляет фрагмент коллекции. Когда у вас не одно платье Диора, а, скажем, восемь. А я добился того, что по каждому десятилетию могу сделать полноценную экспозицию в 75 моделей. И не абы каких — выставочных, музейного качества. А ведь есть ещё и сотни в резерве, которые не проходят по каким-то параметрам. Понимаете, что значит собрать такую коллекцию? Это собрать музей!

— Есть такое понятие, как самый ценный экспонат.
— Это я.

— Но я имею в виду всё-таки...
— Я! Ценнее нет. Без этого экспоната коллекции не существует.

— Но, может быть, было какое-то платье, при виде которого у вас затряслись руки?
— У меня каждый день трясутся руки. И я каждый день пополняю свою коллекцию новым приобретением.

— Где же всё это хранится?
— Во Франции.

— В вашем доме?
— Не-е-ет, ну что вы! Какой же у меня должен быть дом?! Нет-нет, это отдельно стоящее хранилище недалеко от аэропорта Орли. 4 контейнера, по 33 кубических метра каждый, которые наполнены кофрами с платьями. Так что не дома, ни в коем случае. Я не хочу жить с этим. Мне достаточно картин дома, мебели старинной.

— Говорят, у вас пять домов по всему миру.
— Нет, домов у меня пять, но все они в Европе. Я бы хотел что-то купить в Азии, да пока не сподобился. Если вы мне дадите деньжат, я приобрету.

— Дома у вас во Франции, в Восточной Пруссии...
— Всё знает! Вот что значит популярность — все знают, где ты живешь.

— Но постоянно жить можно только в одном доме, в остальных — наездами.
— Вы себе не можете представить: каждый дом устроен именно как мой дом. То есть там все комплекты посуды, все комплекты белья, все комплекты моих книг. Абсолютно всё, что мне нужно. Это кажется вам, что жить можно в одном доме. Я доказал, что жить можно в пяти домах.

«Так значит есть ребёнок у Васильева!»

— Но сейчас вы в основном в Москве?
— Какая чушь! Вы же сами смотрели моё расписание. И какой процент Москвы? Я исключительно живу в самолётах. Если в месяце вы насчитаете пять дней, что я нахожусь в Москве, — это будет чудо. Пять дней! А остальное время в разъездах.

— Значит, в основном дома пустуют?
— Нет, там есть везде охрана. Если вы об этом.

— А в каком из своих домов те же пять дней вы можете провести безвылазно?
— В Литве — потому что там у меня роскошный сад. В Москве мне не нравится одно — загазованность. Любая улица плохо пахнет, до пригорода ехать — пробка. Вы согласны? А в литовском доме я могу выйти в сад — там кругом цветы, деревья, фрукты. Мне очень нравится контакт с природой.

— С людьми контакт вам нравится?
— Я его имею выше крыши. Каждый день встречаюсь с сотней новых лиц. Сегодня, например, встречусь с тысячей, — потому что буду председателем жюри на балу маркизы Казати. Должен буду поздороваться со всеми приглашенными. Понимаете?.. Я, конечно, избегаю людей. Избегаю, потому что их «ту матч». И счастлив, когда могу быть в одиночестве. Но это так редко бывает.

— Какой же вы, когда никто не видит?
— Такой же.

— Ну, такой же — вряд ли. Кому будете улыбаться — зеркалу?
— Нет, ну что значит «улыбаться»? Там у меня, во-первых, компьютер и огромное количество фанатов на сайтах — Facebook, Одноклассники, Вконтакте, ЖЖ. Извините, кто этим всем будет заниматься? Никто. И я как проклятый пишу им всем ответы.

— Но дома, наедине с собой, мы можем позволить себе быть настоящими. Ваш имидж на людях — такого душки, добрячка.
— Но я и есть незлобный злючка. А вы думаете, что на самом деле я кусаюсь? Нет. Я вообще не знаю, что такое негатив. Никогда не страдал депрессией. Разве что в молодости, но это было связано с безденежьем — вот единственное, что повергало меня в стрессовое состояние.

— В одном телеинтервью вы сказали, что жалеете об отсутствии детей.
— Да, жалею. Но ещё не вечер.

— Можете сказать, почему до сих пор не сложилось?
— Не знаю, это как Бог даст. Если думаете, что у меня нет предложений, вы ошибаетесь. Предложений очень много. Даже в письменной форме. Сколько мне пишут женщины!..

— И если бы у вас был сын...
— Да, или дочка, — что еще лучше.

— Почему лучше?
— Мне кажется, потому, что она будет богатая наследница. Сын может прокутить, а девушка — нет.

— Вы слишком хорошо думаете о девушках.
— Мне кажется, девушки — не транжирки, я так считаю. Женщина более склонна хранить вещь, чем мужчина. Правильно? — очередной вопрос в зрительный зал.

«Абсолютно», — соглашается хор.

...Вот смотрите: сколько осталось женских нарядов в истории и как мало мужских. Почему? Потому что мужчины не хранят: они поносили и выбросили. А женские платья в каком виде! Женщина берегла, пятнышко застирывала, в чистку относила.

— Ну хорошо, дочке какие самые главные слова скажете?
— Никогда об этом не думал. Просто не думал. Мы сейчас рассуждаем о несуществующем, фантазиях. Ведь нет ребёнка — чего ж я буду говорить о том, что бы я ему сказал. Понятия не имею!

— Не будьте так категоричны. Может, и есть? Вот ведь в стольких странах вы побывали.
— Да, побывал... Может, и есть, вы правы. Расскажу такой случай. Одна из моих богатых учениц делится с моей сестрой: «Представляете, оказывается, ваш брат водит своего ребёнка в детский сад на Добрынинской». — «Не может быть!» — удивляется сестра. — «Да-да, и такой милый мальчик растёт. Мне моя подруга рассказала — она тоже туда водит своего ребёнка». Бред!..

— Ну вот — одного уже нашли.
— Да не вожу я никого! Но людям нравятся легенды. И я почти уверен: каждая из этих женщин, а их тут приблизительно около сорока, передаст своей подруге — значит, есть ребёнок у Александра Васильева!

— Не удивлюсь, если эти сорок женщин приведут сюда завтра сорок детей.
— О нет! Всё что угодно, но только не это!..