Настоящая профессия знаменитого ныне на всю страну «фрезеровщика с нетрадиционной ориентацией» звучит очень серьёзно:  коммерсант.Так написано в дипломе Сергея Светлакова. Трудно сказать, какой из него получился бы бизнесмен, потому что очевидно: его призвание — смешить людей...

Беседовала Ольга Генина

Клуб веселых и находчивых стал кузницей многих звёзд экрана, не стал исключением и актёр и телеведущий Сергей Светлаков. Можно сказать, что КВН — «стрелочник», изменивший судьбу студента Государственного университета путей сообщения.

— Сергей, вас в юности как называли — Серый (от имени) или Светлый (от фамилии)?
— В школе меня все звали Серый — «эй, Серый, канай отсюда!» Но в институте было принято переделывать не имена, а фамилии, поэтому моя фамилия Светлаков логично трансформировалась в прозвище Светлый. Сейчас меня по фамилии практически никто не называет, да и Серёжей, кстати, тоже редко. Боюсь, что если меня кто-то назовёт по имени, я могу сразу и не откликнуться, а уж по имени-отчеству, так вообще не пойму, о ком идёт речь. Кто такой Сергей Юрьевич? Какой такой Сергей Юрьевич? Хотя после того, как мы придумали в «Нашей Раше» персонаж Сергея Юрьевича Белякова из Таганрога, постоянно разговаривающего с телевизором, я стал более восприимчив к своему имени-отчеству. Но вообще я — Светлый.

— Вы часто говорите, что на самом деле вне экрана вы не светлый, а
— ...низкорослый угрюмый брюнет-кавказец, который разговаривает исключительно на финском языке, а шёпотом может убить норвежскую сёмгу. Я всегда так отвечаю, когда меня спрашивают, какой я на самом деле. А Миша Галустян, соответственно, высокий голубоглазый блондин. А что, разве не заметно? Значит, хорошо маскируемся.

— Вы никогда не интересовались своим генеалогическим древом и историей возникновения фамилии?
— До недавнего времени меня это совершенно не трогало. Подсознательно хотелось верить, что фамилия произошла от однокоренного прилагательного — светлый. Может, у всех моих предков были светлые волосы, светлая улыбка, светлые мысли и светлая душа? Так приятнее думать. На программе «Родословная» я нашёл двоих представителей своей фамилии: один — богатый купец, а второй — нищий крестьянин. Теперь осталось найти третьего, чтобы понять, кто перетянет. Но вот чует моё светлое сердце, что крестьянин — это моё. Как-то ближе и понятнее. И ещё теплится надежда на то, что вдруг разыщется среди моих предков какой-нибудь Армен, Гоги или Вахтанг. Вот бы был номер. Я ведь всегда считал себя стопроцентным славянином.

— Давайте начнём с самого начала — с рождения...
— Я был запланированным ребёнком, в отличие от моего старшего брата. Меня специально рожали к моменту, когда Димка пойдет в первый класс. Только вот произошла неувязочка — ждали девочку, даже имя придумали — Настенька, а появился мальчик. Весом 3 кг 800 г и ростом... или длиной? — 51 см. Мама говорит, что я был дико похож на девочку — нежные черты лица, пухлые щёчки, голубые глаза и белокурые локоны. Родители так умилялись, что не обрезали мне эти кудри, по-моему, до полутора лет. Когда спустя много-много лет мама меня увидела в роли «ночной бабочки» Эльвиры («Наша Russia». — Ред.) в белом парике, ажурных колготках и короткой юбке, она сразу же мне позвонила и сказала: «Какие же у тебя красивые, стройные и длинные ноги, Серёжа. Не всякой женщине такие достаются. Нет, надо было всё-таки тебе родиться девочкой!»

В детском саду у меня появилась публика, я всегда хотел быть в центре внимания и прикладывал к этому все свои детские усилия. Однажды, например, увёл всю группу детского сада на помойку бороться с крысами. Дело было трудным, но благородным — ребята воодушевились, вооружились кто чем смог и стройной гурьбой потопали за ворота на борьбу с грызунами. Кстати, именно тогда во мне обнаружились организаторско-административные наклонности. Плюс задатки массовика-затейника. Не разрешают охотиться на крыс? Пожалуйста. Я придумал систему обмена личными вещами — каждый малыш менялся с другим шарфами, носками, ботинками, шапками, варежками... Удивительно увлекательное занятие, ведь для ребёнка очень важно чувство новизны и непривычности. Ходишь-ходишь в одном и том же шарфе всю зиму, а тут на тебе — новый шарф, совсем не такой, как у тебя был. Он может быть ещё и хуже твоего, старее, дешевле — но другой. Чужой. Интересный. Родители жутко ворчали потом, когда забирали своих чад домой и собирали их вещи по всему детсаду. Отлавливали детишек и обыскивали на предмет наличия чужого, незаконного предмета гардероба.

— Критических последствий ваши выходки не имели?
— Был один глупый случай, за который мне до сих пор стыдно. Была в садике одна девочка, которую я терпеть не мог. Впрочем, как и она меня, — постоянно ябедничала и задиралась. Эти отношения длились долго и стали уже привычными. Но однажды я решил внести свою лепту в гастрономическую политику нашего садика. Пробрался на кухню и добавил в чан с супом цветных карандашей и несколько упаковок пластилина. Чтобы «понаваристее». Как так случилось, что этих «специй» никто не заметил, — не понимаю до сих пор. Но дети слопали суп, а вечером у всех разболелись животы. Вызвали «скорую». К счастью, детские желудки, оказывается, отлично справляются с пластилином, и только той самой девочке стало очень плохо. Её увезли в больницу.

— В школе проделки продолжались?
— В школе появилось ещё больше простора для творчества. Весь дневник был испещрен замечаниями — у меня были сплошные пятерки-четвёрки по общеобразовательным предметам и «неуды» по поведению. Я, кстати, помимо физкультуры очень любил математику — класс был с математическим уклоном. Часто ездил на математические олимпиады и даже какие-то из них выигрывал. Но в какой-то момент для меня и моих родителей вызов в школу и разбирательства у директора стало абсолютной обыденностью. Однажды я подбил самых активных учеников прогулять урок информатики и пойти за гаражи пить водку. Было очень романтично — мы пили водку первый раз в жизни и закусывали одним-единственным пирожком на шестерых. Потом нас всё-таки отыскали и привели обратно на урок, но добром это не кончилось. Одного парня с непривычки стошнило прямо на перфокарту. Он был отличником, и от него такого «подвига» никто не ожидал — ни ученики, ни учителя. Ну и все сопутствующие мелкие шалости — дергать девчонок за хвосты, плеваться пшеном, рисовать в учебниках, задирать педагогов, конечно же, имели место быть. Но это уже не так интересно. Не знаю почему, но при всём этом безобразии учителя ко мне относились довольно лояльно, да и я их по-своему уважал и любил. На выпускном вечере организовал шоу пародий на педагогов школы — каждого изобразили, над каждым пошутили, и хоть бы кто обиделся. Все хохотали до слёз. А апогеем вечера был «Платок слёз» — огромная скатерть, на которой каждый выпускник оставил свое пожелание школе. Я в качестве пожелания написал стихотворение: «Далеко друг от друга звёзды, но всё же мерцают. Как грустно, что они людей напоминают». Единственное, чего я опасался делать, — так это врать. Однажды за враньё мне влетело от отца по полной программе — отлупил ремнем так, что я запомнил эту боль и обиду на всю оставшуюся жизнь.

— Наверное, физкультуру вы всё же любили больше, чем математику, раз детские годы были так плотно заняты спортом...
— Спасибо родителям, они решили, что энергию нужно направлять в спортивное русло, и привели меня в секцию гандбола, которому я потом отдал девять лет своей жизни. Стал кандидатом в мастера спорта, играл за Свердловскую область на чемпионате России, меня приглашали в высшую лигу. И кто знает, как сложилась бы моя судьба, если бы не случай — я получил тяжелую травму. Врачи сказали, что играть теоретически можно, но практически совсем-совсем не нужно. Мне на тот момент было совершенно наплевать на мнение врачей, тем более что высшая лига сулила и квартиру, и свободную жизнь, и огромные спортивные перспективы. Но родители настояли на институте: мол, сначала получи профессию, а потом делай всё, что заблагорассудится.

— И что вам заблагорассудилось?
— У меня не было другого пути, кроме железнодорожного! Государственного университета путей сообщения. Мои бабушка с дедушкой работали на железной дороге. Мои родители были железнодорожниками, я учился в железнодорожной гимназии, так что другого варианта просто не было. Я пробовал было организовать в институте свою гандбольную команду, но из затеи ничего путного не вышло — я умел хорошо играть, но совершенно не умел обучать этому других. Идея провалилась. Зато именно в институте я открыл для себя КВН — на выступление нашей команды «Парк текущего периода» пытался попасть весь город. Мы постоянно репетировали, что-то придумывали, участвовали в фестивалях, забывая, что нужно ещё и учиться. Мы часто собирались у меня дома, оставляя без ужина всю семью. Мама могла напечь большую кастрюлю пирожков с мясом, а вернувшись с работы, их не обнаружить. Это мы с парнями уже всё умяли. Тогда она стала печь с запасом. Мы к ней приставали: «С чем пирожки?» Она отмахивалась: «С молитвой». Тогда ведь были большие проблемы с продуктами.

— Правда, что по окончании института вы получили довольно странную специальность — «коммерсант»?
— Абсолютная, хотя и абсурдная правда. В лихие 90-е всем казалось, что эта специальность — верх престижа. Сейчас это кажется настолько смешным и неправдоподобным! Мне приходилось демонстрировать диплом своим друзьям. Иначе не поверили бы.

— Скажите, а что это была за история с переливанием крови и половиной института доноров?
— Я однажды возвращался домой с репетиции, зашёл в магазин и на выходе столкнулся с двумя наркоманами. А в 90-х в Екатеринбург наркотики поставлялись вагонами, тоннами, и таких отморозков было видимо-невидимо. Они догнали меня в подворотне и потребовали отдать им куртку и часы. Один приставил мне к горлу заточку, а второй попытался раздеть. Я дернулся и почувствовал, как из шеи хлынула кровь. Повезло, что лезвие прошло в двух миллиметрах от сонной артерии. Меня отвезли в больницу и объявили, что срочно требуются доноры для переливания крови — пришло пол-института! Со станции переливания крови звонили и просили прекратить этот бесконечный поток желающих сдать кровь. В память об этом происшествии у меня остался шрам на шее.

— Сергей, а как родители сегодня воспринимают ваши проекты? Нет ли у них отторжения того, что вы делаете, как у некоторых людей старой формации?
— Мои родители женаты уже более сорока лет — я поражаюсь их отношению друг к другу и к жизни в целом. И мою работу они воспринимают адекватно, с уважением и интересом. Например, просматривая сюжеты «Нашей Раши», могут и похвалить меня, и покритиковать. А вот после того, как в одной из серий я снялся голым, позвонила моя мама и сказала, что я «не с того жизнь начинаю». Иногда даже могут позволить себе похулиганить — отец делает что-то в огороде не так, как хочет мама, а она ему выдает: «Ну ты лош-а-а-а-ра!» Забавно. «Прожекторперисхилтон» тоже смотрят с удовольствием. И знаете, что удивительно? Родители понимают абсолютно все шутки, даже те, которые, казалось бы, рассчитаны на молодое поколение.

— Сейчас у вас уже своя семья —расскажите о ней подробнее.
— Тринадцать лет брака — это не шутка. С Юлей мы познакомились на студенческой дискотеке, после которой я пригласил эту совсем юную первокурсницу в Театр оперы и балета. Потом мы взяли бутылку вина, гитару и провели чудесный вечер в подъезде, распевая песни и распивая винище. И после всего этого она мне заявляет, что мы не можем быть вместе, потому что у неё есть парень. Меня это поразило до глубины души! Как же так, мы же в опере даже были! В общем, пришлось ждать, пока она со своим парнем расстанется. Я передавал Юле милые подарочки, заходил к ней на переменах, мы встречались в общих компаниях, безобидно болтали, и я ничего не требовал, никаких притязаний с моей стороны не было. И только через несколько месяцев она прекратила встречаться с тем парнем, а я начал атаку по всем фронтам. В итоге, мы Юлей стали жить вместе, а спустя два года поженились. Честно говоря, не хотел я жениться. Но её родители настояли. Мол, поиграешься с нашей дочкой, а потом улетишь в космос на двадцать лет. А со штампом в паспорте какой может быть космос? Пришлось сделать Юле предложение. В лифте. Я его остановил и заявил: «Выходи за меня замуж, а то дальше не поедем». Юле сидеть в лифте совершенно не хотелось, и она согласилась. Все успокоились, и настала бедная развеселая жизнь. Оба мы крутились, как могли. В выходные ездили на дачу к моим родителям. Пололи, прореживали, проклиная всё на свете. Но зато потом вырастала своя картошка и морковь. А Юлины родители присылали нам мясо. У нас дома постоянно собирались друзья, мы устраивали какие-то вечеринки. И только попробовал бы кто выкинуть пустую бутылку! Мы тогда их сдавали, потому что таким образом можно было существенно пополнить семейный бюджет. Ох, счастливое было время... Я и по сей день понимаю, что со своей женой мне интересно, весело и спокойно.

— Вы сильно изменились с рождением дочери?
— Конечно. Настя чудный, долгожданный ребенок — с чувством юмора и «с шилом в попе». Я долго размышлял и понял — она не в меня. У меня в её годы никаких «шил в попе» не было. Наверное, я знаю, когда именно стал другим человеком. Когда Юля родила, я примчался в роддом и первым делом пошёл в детский блок — посмотреть на ребёнка. Зашёл одним человеком, а вернулся совершенно другим. Это и был момент истины — тогда я понял, что в жизни появилось что-то важное и совершенно неземное. «Наша там самая красивая», — сказал я Юле. И это была чистая правда.