Молодого, успешного, талантливого актёра в столице именуют сегодня не иначе как «Глухарь». А в провинции — «Максимка наш»... А стоило Максиму Аверину появиться на экране в 2002 году, как приклеился к нему эпитет «Джим Керри». Первой же ролью «выстрелил». Не всем удаётся.

Беседовала Елена Макарова

— Максим, следователи обычно носят гражданскую одежду, а вы в сериале «Глухарь» — почти всегда в форме. Почему?
— У нас сценаристы проверяют, так ли в жизни всё происходит, носят ли следователи форму. А потом мне форма идёт, я сразу статный такой становлюсь.

— В перерывах между дублями в таком виде неплохо на рынок забежать...
— Да мне и без формы бесплатно продукты дают. Это ужасно на самом деле. Я за всё люблю сам платить. Хотя иногда и форма «не работает». Рассказываю. Первый съёмочный день сериала «Глухарь». Погода стояла промозглая, и мы с напарником Денисом Рожковым замерзли с непривычки в новом облачении. Я предложил заскочить в ближайший подъезд, погреться. Заходит туда мужик. Мы ему: «Документики ваши предъявите, пожалуйста». Он оглядел нас: «Чего-то вы на ментов не похожи, ребята». И чуть настоящий наряд не вызвал.

— Случалось вам уходить из доходных антреприз, если понимали, что испытываете внутренний дискомфорт?
— У меня было несколько раз, когда я осознавал, что всё идёт замечательно, но к моему делу не имеет никакого отношения. Понимаете, в репертуарном театре есть такая вещь, как ансамбль. «Сатирикон» — ансамблевый театр. Наш репертуар достоин уровня хорошего европейского театра. И когда побываешь на высоте, планка которой три метра, прыгать через лужу уже не резон.

— Какой вы в работе — вздорный, конфликтный или «вещь в себе»?
— Скажем так: я неспокойный. Я уж точно не «вещь в себе». Кажется, даже видно, что я не в себе. (Хохочет.) Но столько людей вокруг, которые почему-то имеют право думать, что можно влезать в моё биополе. А я не хочу. При этом к своим 33 годам я пришёл к гармонии и живу в ощущении, что всё прекрасно и замечательно. Я всем желаю счастья. Я определил формулу успеха. Всё равно когда-то всё кончится, но улыбаться надо. Я сразу понял, что именно так клёво жить.

— А шпионом, к примеру, смогли бы стать?
— Если я влюблюсь и окажусь в постели с врагом, по любви же всё расскажу! Это моя беда. Поэтому и не держу ничего, оттого и не старею.

— Вас сравнивают с Джимом Керри, как к этому относитесь?
— И ещё называют «помесь Евгения Миронова, Василия Шукшина, Марлона Брандо и Джима Керри». Похвала — как халва, съел и забыл. Когда меня хвалят, я держу крестом пальцы, боюсь, что сглазят. А вдруг люди заблуждаются, а вдруг у меня нет никакого таланта? Знаете, каким я бываю? О-о-о-о! Я первый в списке сомневающихся людей. Хотя все думают: такой уверенный, самовлюбленный... Меня просят иногда — расскажите что-нибудь плохое. Зачем?! Я лучше подарю вам 10 минут радости. Я белый цвет считаю корпоративным, потому что отменил чёрный цвет в своей жизни. Мне нравятся успешные люди, которые притягивают, за которыми шлейф успеха. Мне нравятся марсы, аполлоны и гермесы, потому что они устремлены вверх. А стать для всех скучным и малоинтересным — так легко!

— Именно поэтому вы с утра до глубокой ночи на съёмках? Чтобы не пропал к вам интерес?
— Я получаю только за съёмочный день, это мой единственный актёрский заработок. Режиссёры имеют процент с проката картины, а актёры — ничего. А знаете, почему? Потому что боятся сказать что-то против, создать актёрский профсоюз, боятся потерять работу.

— Вот и займитесь, найдите людей с активной жизненной позицией, чтобы потом Виталий Вульф не говорил...
— «...Он был хорошим мальчиком, мог стать настоящим мастером своего дела, но однажды заплыл водкой». (Пародирует известного телеведущего. — Авт.)

— Довольны ли вы своим «местом работы»?
— 1997-м меня смотрели пять театров Москвы. Но интуитивно я пришёл в «Сатирикон», где мне ничего не обещали. Двенадцать лет работы в театре — какое счастье, что я в «Сатириконе»! Схожу, бывает, на сторону, в другие театры, и: ой, не-не-не-не! Я абсолютно «райкинский» артист, Константин Аркадьевич — мой эталон мастерства, отношения к профессии.

— Вы рассказывали, что ваши родители познакомились на «Мосфильме». Мама была швеей, папа — художник-декоратор. А сами умеете что-либо своими руками делать?
— Да я с 12 лет работаю! Разносил почту по ящикам. «Вечерку» по вечерам, это 45 рублей. Утром — «Известия», ещё 20 рублей. А первый свой гонорар я получил в 6 лет: у меня был эпизод в картине «Похождения графа Невзорова». Я вот мечтаю ресторан свой открыть. Когда придумаю название, тогда и открою. Автомобиль опять же научился водить восемь лет назад.

— Вы с близкими обсуждаете перипетии своей жизни, ближайшие планы?
— Знаете, мы как-то летели на гастроли в Израиль, и у самолета отказал один двигатель. Всё обошлось, мы благополучно сели. Прошло месяца два, у нас дома сидели гости, меня понесло: дай, думаю, расскажу весёлую гастрольную историю, уже можно. Вдруг я увидел, что мама побелела. Я сказал себе: больше ни-ког-да ничего подобного не рассказывать. Она — абсолютная мать, которая занималась всю жизнь тем, чтобы её дети были счастливы. А с остальными можно договориться. Можно, конечно, сказать: «Я ненавижу отца за то, что он нас бросил!» (Пафосно.) Но я ему простил.

— А что, действительно бросил?
— Они расстались. Папа слишком любил кино, может, даже больше, чем меня с мамой. Но я ему благодарен за кино, я вырос на киностудии «Мосфильм». А о маме я позабочусь, чтобы она была счастлива.

— Каким вы себя видите лет через 20?
— Уже через 10. Хочу работать, сниматься, хочу прийти к моменту, когда у меня не будет искушения сниматься в «плохом». Есть хорошая фраза — не надо делать лучше всех, сделай хорошо.

— Вы уже лауреат Государственной премии за роль в фильме Вадима Абдрашитова «Магнитные бури».
— Когда-то я очень хотел, чтобы меня наградили премией «Чайка» за спектакль «Макбет», — тогда номинировались все, кроме меня. А когда уже две сразу получил — ну, да, спасибо. Всё должно быть вовремя. Вот я сейчас выйду на улицу и стану... народным. Я приехал как-то в Задонск на съёмки, и ко мне стали подходить бабушки: «Максимка наш». Что такое административное звание? Ну, похоронят меня, если «заслуженный», в черте Москвы. А если «народного» дадут — Новодевичье или Кунцевское. Но вряд ли. Надо было Ленина сыграть. (Смеётся.) Были у меня пробы на грим: загримировали, надели очки, и... стал я похож на Ходорковского. Ещё были пробы — я лысый, с замазанными бровями, похожий на того шпиона, которого в Лондоне отравили. На Литвиненко! Я похож на тех, кто не герой. (Хохочет.) Поэтому мне так приятно, когда мне говорят «наш Максимка».

— Добивайтесь, Максим, «Ваганьковского»...
— Непременно! Но умирать поеду на Кубу. Буду курить сигары, пить ром и заниматься сексом с мулатками... Мне ничего не надо, только морской горизонт и собака, бегущая рядом.