Мужская группа, мужские песни. И он, конечно, — настоящий мужик. Уральский, провинциальный, земной. Со своим кодексом пацанской чести и со своей правдой жизни. Вот уже 25 лет Владимир Шахрин — бессменный лидер группы «ЧАЙФ». Солидный юбилей солидного мужчины. У которого всегда — оранжевое настроение.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Во-первых, сразу договоримся: Владимир или Владимир Владимирович?
— Конечно, Владимир.

— Не сомневался в этом. И всё же о Владимире Владимировиче, вернее, почти о нём. Вы были на встрече рок-музыкантов с Сурковым?
— Да. В общем, ничего интересного на той встрече не было. Такое впечатление, что мы пришли из интереса: что же нам скажут? А господин Сурков, видимо, ждал: что же они попросят? Мы ничего не попросили, он ничего не сказал. И, насколько я знаю, единственным результатом той встречи стала очень хорошая передача на «Радио России», которую ведёт Борис Гребенщиков. В общем, мероприятие не слишком продуктивное, я, честно говоря, не очень даже понял, для чего нас собирали. Единственное, мне показалось, что Сурков — человек культурный, знакомый с мировыми ценностями искусства. Мне, по крайней мере, приятно, что у руля стоят люди образованные, грамотные. И я не стесняюсь лишний раз сказать о том, что на моей жизни лучше власти не было. Идеальной я ещё не застал, но вся предыдущая была гораздо хуже.

— Может, рок-музыканту лучше держаться подальше от власти?
— Да я в жизни своей не видел ни одного президента, ни одного министра. Та встреча, наверное, была единственной, где я общался с представителем власти.

— А кто-нибудь из ваших коллег отказался от этой встречи?
— Не знаю.

— Ну, Шевчук не пришёл бы, правда?
— Не знаю, может, и пришёл бы. Мне, например, в этом отношении позиция Бориса Борисовича гораздо ближе — почему нет, собственно? Мы в своё время орали, что власть нас за говно считает, не замечает, прижимает. И вот нас заметили. В диалог-то можно вступить. Тем более что эти парни — наши ровесники, они на той же музыке выросли, теперь у них большие возможности. Ну, не пришли бы мы, и что? Ну, не было бы передачи Гребенщикова. И что?

— Но это всё равно некий компромисс, правда?
— Я так не считаю. Во всяком случае, не с моей стороны. Если бы я не пришёл, в моей жизни ничего бы не изменилось.

— А не изменила вашу жизнь та история с депутатом-«единороссом», которого вы, так сказать, слегка приложили?
— Это частная история. Многие мужчины в подобной ситуации поступили бы так же. А что было делать? Пьяный мужик вёл себя некорректно с буфетчицей в гостинице «Россия», приставал. Причём, девушка была чеченкой. Русской девушке было бы неприятно, а чеченке и подавно, её просто колотило. Я сначала пытался спокойно говорить: мужчина, вы выпили — отойдите, сядьте. У вас вот значок висит — депутат, у вас папочка на столе с эмблемой «Единая Россия». Он почему-то решил, что я вызываю его на битву, стал руками махать. Здоровенный мужик, совсем не моей весовой категории. Ну, я и дал ему стулом по башке, а потом два раза кулаком в лоб. Вот и вся история. К партии она не имеет отношения, на его месте мог оказаться любой мужчина: ну, приехал в Москву, выпил — потянуло на подвиги...

— Но не каждый мужчина поступил бы, как вы. Про «стулом по башке» уж больно обыденно рассказываете, для вас подобные случаи привычны?
— Абсолютно непривычны, я не каждый день бью стулом по башке. Просто вижу — он большой, килограммов 110 и под 2 метра ростом. Во мне 1 м 70 см, и я понимаю, что мне до него не дотянуться. То есть надо сначала дезориентировать, а потом — прямым ударом в лоб. Я же вырос в обычном районе на окраине Свердловска, всю эту школу прошёл. Если не каждый день, то через день драться приходилось.

«Если меня завести — становлюсь, как бульдозер»

— Владимир, от вас, честно говоря, такого не ожидал. Хотя и рок-музыкант, но со стороны весь такой положительный, белый и пушистый.
— Я очень медленно завожусь, меня трудно вывести из равновесия. Но если у кого-то всё же получается, то это уже серьёзно — я просто как бульдозер становлюсь, остановить крайне сложно. И мне уже пофиг, какой весовой категории человек, какого социального статуса... Грубо говоря, я вообще на стену могу попереть. Но это происходит не часто, пограничных точек у меня достаточно. И если я понимаю, что планка может упасть, я лучше постараюсь развернуться и уйти. Это же на самом деле не смешно. Вот я пришёл в свой номер, думаю: ведь этот человек упал всей массой. Он мог удариться об угол батареи, ещё что-то могло произойти. И зачем? Были случаи, когда серьёзные люди мне говорили: зачем ты побежал за этим человеком? А вдруг у него нож? А вдруг пистолет?.. Но что делать — издержки уличного воспитания.

— Как же порой внешность обманчива!
— Да, наверное, есть некое несоответствие во мне внешнего и внутреннего. Вчера, например, сидели в гримёрке с группой «Мумий Тролль», вспоминали прошлое. И всплыла история, как когда-то я выбросил телевизор из окна гостиницы. Жена Ильи Лагутенко глазами так хлопает: а зачем бросать телевизор из окна? Она искренне не понимала. Знаешь, говорю, когда ты молод, и вдруг понимаешь, что ты — рок-музыкант. И есть некоторые вещи, хрестоматийные, которые ну просто надо сделать. Ну как не сделать?! А я действительно однажды стал инициатором выбрасывания телевизора из окна. Это было в Минске, году в 1989-м. Гостиница, четыре утра, у меня в номере — ребята из «ДДТ» и «Алисы». И я говорю: чего-то скучно как-то, давайте телевизор выбросим. Они согласились — давайте. Повернули его, посмотрели цену — 240 рублей. Я посмотрел на ребят: у кого сколько есть? В общем, мы поняли, что это нам по карману, открыли окно, посмотрели вниз, чтобы там никого не было. Втроём этот телевизор взяли, разбежались. Так — р-р-раз! И к окну — смотреть, как он вдребезги разбивается. После этого я тут же позвонил администратору, спрашиваю: «А что обычно происходит, когда случайно из окна выпадает телевизор?» — «Надо будет заплатить по остаточной стоимости». Я продолжаю: «Вы знаете, у нас как раз эта неприятность случилась». В общем, они посчитали и на следующий день предъявили нам счет на 140 рублей. Это было гораздо меньше, чем мы рассчитывали. Ещё и в поезде до Риги ехали очень весело...

— Сейчас так не развлекаетесь?
— Нет, бывают, конечно, какие-то непредсказуемые случаи. Недавно, например, в Киеве сидим в ресторане, играет музыка народная. И мы нашему барабанщику Валере говорим: а слабо тебе гопака сейчас в низкой присядке пройти? Валерка оживился: давайте, говорит, тысячу гривен — спляшу. У официанта спрашиваем: тысяча гривен — это сколько? Он нам на доллары перевел, получилось около двух сотен. «Так, сделайте музыку погромче!» Наш Валера прошёлся в низкой присядке. «Это самые быстрые двести долларов в моей жизни», — сказал. То есть никакого хамства, никакого пафоса — просто весело все посмеялись.

«Мне не зазорно развлекать людей»

— Весело — это замечательно. Потому что думаешь: рок-герои конца 80-х, какие они сейчас? Как изменились? Шевчук — какой был, такой и остался. Кинчев ударился в религию. Макаревич, Сукачёв стали этакими буржуа. А вы?
— Мы, думаю, совсем не изменились. Остались теми же пацанами, достаточно провинциальными. Нам кодекс пацанской чести важнее всего. У нас в группе, например, никогда не было никаких договоров, контрактов. У нас нет текучки, никто не уходит. Мы собираемся на репетицию, и никто не спрашивает: нам за это заплатят или нет? Вместе проводим все дни рождения. На Новый год у нас тоже традиция. 31 декабря и 1 января — все по домам, по семьям, а 2 января я открываю ворота на даче: день открытых дверей. Приезжают все с женами, с детьми. Пельмени лепим, стряпаем, ржём, болтаем. Потом с горки все катаются. Как дети.

— Как же вы не обуржуазились? Всё-таки возраст буржуазный, доходы, наверное, тоже...
— Ну, я думаю, что мои доходы гораздо скромнее, чем у Гарика или у Андрея Макаревича, раз уж вы о них сказали. Притом, что наша группа стоит примерно столько же. Но у нас совершенно другое распределение денег. Не скажу, что кассу делим поровну, но наши доходы всё равно достаточно соизмеримы. Все мы живём на одном социальном уровне — одного уровня машины (кроссоверы), квартиры (120-140 метров). Никакого дополнительного бизнеса у нас нет. Но нам хватает.

— В конце 80-х у вас был имидж парня из рабочего квартала: клетчатая рубаха, широкие штаны. А сейчас нарядись вы так же, это было бы обманом, правда?
— Конечно. И я не собираюсь обманывать своих зрителей, честно говорю, что да, в январе у нас был отпуск, мы с женой поехали в Италию, взяли машину напрокат и путешествовали по Тоскане. Не супер, конечно, но для кого-то и это роскошь...

— Да нет, Италией сейчас вряд ли кого удивишь. Хотя представить тех же Шевчука и Кинчева, отдыхающих в Тоскане, наверное, сложновато.
— Я думаю, ездят.

— Я тоже думаю, что ездят. Но вот представить... Шевчук, кстати, в своё время обвинял вас в предательстве рок-идеалов. Как его слова восприняли?
— Вы знаете, никакой пионерской клятвы я не давал... Вообще, у нас разные песни. Есть и достаточно протестные, агрессивные. А есть и лёгкие. И в принципе, мне не зазорно развлекать людей, мне даже нравится. Именно для этого в своё время я взял гитару в руки.

— Все мальчики берут гитару, чтобы нравиться девочкам.
— Конечно.

— Но русский рок — это же что-то особенное. Так, по крайней мере, всегда считалось. Это идеология. Налёт до сих пор ещё чувствуется.
— Я думаю, хорошо, что этот налёт проходит. А насчёт обвинения в предательстве... Я помню, что началось это в 2000 году, когда мы приняли участие в «Рождественских встречах» Аллы Пугачевой. И вот типа: как можно быть заодно со всем этим говном?.. Я говорю: «Я чего с ними, взасос целовался? Или водку пил? Мы не пели про зайку, про подсолнухи. Мы вышли на сцену и спели свои песни. И в новогоднюю ночь огромной аудитории показали, что есть и другая музыка.

— Понятно, что война рока с попсой — это всё некие игрушечки, и вы в эти игрушечки не играете.
— Да, и абсолютно это уже не интересно. Раньше у меня просто в голове не укладывалось, а теперь понимаю, что на наши концерты ходят люди, которые сегодня могут пойти на Шевчука, а завтра, допустим, — на Бориса Моисеева. Не знаю, по какой причине — жена ли попросила, или за компанию с друзьями. Но ходят, и им даже может это понравиться, вот в чём дело. И мы сами себе придумали эти игрушки, эту войну между роком и попсой, публике-то до фонаря.

— Может, вы и рокером себя не считаете? В классическом значении этого слова.
— Думаю, нет. Я — артист, музыкант. Конечно, то, что мы играем, сделано на основе рок-музыки. Но в чистом виде рока, наверное, уже нет, критерии настолько размыты. И как бы оскорбительно для кого-то ни звучало, по большому счёту и «Битлз» поп-музыка, и «Нирвана», и «Роллинг Стоунз». Это все популярная музыка. И мы сами вот тоже играем ту самую популярную музыку.

«Я взял на себя самый страшный порок»

— А вот сейчас проверим: рокер вы или нет. Давайте по порядку — Sex, Drugs & Rock&Roll. У вас одна жена всю жизнь?
— Да.

— Вообще, по этому состоянию можно судить о человеке — кто-то весёлым становится, кто-то грустным, кто-то агрессивным. Вы какой?
— Мне достаточно быстро хочется спать. Сам себе становлюсь неприятным, смешным. Потом становится стыдно. Поэтому сразу стараюсь найти себе какое-то укромное место, чтобы заснуть.

— Действительно, какой же вы рокер? Смешно. В вашей жизни случались запои?
— Нет. Раз пять-шесть в жизни я напивался — то, что называется «в говно», и очень хорошо помню эти моменты. В принципе я выпиваю, даже люблю выпить. Если честно, практически каждый день выпиваю...

— Ой, это уже какая-то стадия алкоголизма, наверное.
— Это мне до лампочки. Я выпиваю два бокала вина или две-три рюмки водки в день, и никакого чувства вины по этому поводу не испытываю. У меня хорошие отношения с алкоголем.

— А пять-шесть раз, о которых вы вспомнили, это всё из конца 80-х?
— Нет, последний раз, я очень хорошо помню, это было в 2002 году. Трагическое стечение обстоятельств просто. В Самаре объявили задержку на вылет, а самолёт был чартерный, весь из музыкантов. И я почему-то решил «дать» тамаду. Нашел себе в собутыльники Сашу Маршала и ди-джея Диму Широкова — оба на две головы меня выше и шире. Они тоже были сильно пьяные, но я, видимо, хуже всех. Отлично помню, что из самолёта меня практически на себе выносила Диана Арбенина. Я ей всё бубнил про то, как мне чертовски стыдно — женщина меня несёт. На что она мне сказала: «Шахрин, да ты чувак! Ты в таком состоянии, а ведь пурги всякой не несёшь». И это, как ни странно, меня взбодрило: я — чувак!..

— Понятно. Что там ещё осталось в девизе настоящего рокера?..
— Никаких дел с наркотиками у меня не было. Один раз в жизни пробовал марихуану — никакого впечатления не произвело, кроме какого-то помутнения в голове. И я до сих пор считаю, что это абсолютно детская забава, подростковая. Когда вижу 50-летних мужиков, которые косяк в рот засовывают, мне просто неловко становится за них.

— Вы редкий рок-музыкант в этом смысле...
— Да. Как раз вчера на эту тему с Гариком Сукачёвым говорили. Пришли к такому выводу. Понятно, что рок должен быть порочным. И нам надо пороки эти поделить между собой. Один будет отвечать за косяки, другой — за героин, третий — за свободное гуляние по бабам. И если кто-то будет спрашивать, например, про наркотики, я со спокойной душой мог бы сказать — а это к такому-то.

— А вы на себя какой порок взяли?
— Я сказал, что буду маловоспитанным, провинциальным человеком, который может при людях открыть йогурт и языком облизать крышку. А ещё, когда книжки читаю, я палец слюнявлю.

— Самый страшный порок на себя взяли. Но — о провинциальности. Вы же единственные, кто остался в Екатеринбурге из той плеяды: Бутусов, «Агата», «Настя»... Почему не уехали?
— А у нас не было никаких причин уезжать. И нет.

— Но «Останкино» всё же в Москве, а не в Екатеринбурге.
— Когда надо, я могу сесть на самолёт и прилететь. Но есть и простое объяснение всему. Я родился в Свердловске, у меня там папа, мама, могилы близких. У меня там всё. Например, «Агата Кристи» — они из Асбеста, в Свердловске снимали квартиру. И им, по-видимому, без разницы было, где снимать. Слава Бутусов — тот влюбился в девушку из Питера и уехал. То есть у них были объективные причины. А нам просто не от чего было бежать. У нас там всё хорошо, нас уважают, любят. Мы некая достопримечательность города, и я это прекрасно понимаю. Каждый концерт, пусть даже маленький «заказничок», мы всегда заканчиваем одной и той же фразой: «Спасибо, у вас в гостях была екатеринбургская группа «ЧАЙФ». И мне кажется, что это хороший сигнал огромному количеству музыкантов в Новосибирске, в Красноярске... Ребята, это возможно! Оставаясь в своём городе, будьте востребованными, популярными, успешными, состоявшимися, состоятельными.

«Ни за что не переехал бы в Москву»

— Ну, а чисто бытовые вещи? Комфорт? Или, к примеру, наличие театров, супермаркетов, ресторанов или автосалонов?..
— Всё это есть. Отличные театры, прекрасные рестораны, изумительные магазины, шикарные автосалоны. Мы живём во времена глобализации, и в Екатеринбурге всё то же самое, что в Москве: те же сети кинотеатров, те же сети ресторанов. Хочешь в ресторан Федора Бондарчука — пожалуйста, есть такой у нас в Екатеринбурге. Хочешь сходить в итальянский ресторанчик — есть и такой, хочешь в арабский — тоже есть. То есть вообще никаких преград нет. И при этом жизнь в Екатеринбурге, понятное дело, дешевле, чем в Москве.

— И всё же. За последние 20 лет сколько раз вы думали о том, чтобы перебраться в Москву?
— Ни разу вообще, не обсуждалось даже. Ни в коллективе, ни с женой, ни с детьми... Вот вы задаёте вопросы, многие из которых совсем недавно всплывали. Дня три назад мы с супругой как раз говорили об этом. У неё появились новые подружки, и они спрашивали: ну как же, вы наверняка хотели переехать? И очень сильно удивлялись тому, что эту тему мы с женой даже ни разу не обсуждали.

— Да, это очень удивительно.
— А для меня удивительно — зачем? Вот зачем? Я еду из аэропорта до гостиницы в Москве два с половиной часа, меня это бесит просто. Гарик мне вчера говорит: давай я тебя подвезу, здесь пятнадцать минут езды. Так мы ехали в результате полтора часа! Хорошо ещё, что всё это время приятно болтали. Но я понимаю, что не готов каждый день столько времени и нервов тратить на одну лишь дорогу.

— Но ваша жена — дизайнер, в Москве у неё было бы больше шансов найти применение своим способностям.
— Она дизайнер для себя, для друзей, для подруг. И не простаивает никогда: одной подруге сделала — там уже следующая в очереди. Причём Лена это делает не ради денег. Ей за работу приносят, условно говоря, шоколадку. И я не помню, чтобы она бездельничала или говорила: как мне скучно, Шахрин, давай поедем в Москву. Такого не было.

— А дочки? В столице же университеты, престижные профессии... Женихи, в конце концов.
— Они закончили дома хороший институт, сейчас обе по внучке мне принесли. В Москве Дашка с Юлькой были-то всего пару раз. Не приехали обалдевшие: ой, хотим в Москву! В Питер тоже ездили — ну, красиво, погуляли там. Но и только. Хотя в Питер как раз есть возможность уехать — у мужа младшей дочери вся родня оттуда.

— Есть возможность, наверное, и в Лондон переехать? Было бы желание.
— Ну, об этом вообще даже речи нет. Хорошо, чтобы была возможность ездить туда тогда, когда хочется. Тоже, кстати, об этом вчера с Гариком говорили. О том, что зачастую звонят люди из Америки, предлагают там концерты. Не вопрос, отвечаем, вы видели наш райдер? Ну, говорят, это райдер для России. И пытаются в три раза сбить цену... И зачем? Зачем нам лететь 12 часов, тратить наше время, когда у нас есть предложения вот по этому райдеру? Может быть, мы лучше заработаем деньги здесь и поедем отдыхать, если захочется, в ту же Америку.

— Скажите, а вы ощущаете себя провинциалом?
— Думаю, да. В чём это проявляется? Наверное, в том, что мне дискомфортно находиться в Москве долго, меня начинает смущать темп жизни, начинают смущать разговоры вокруг, суета. Все говорят только о деньгах. А почему? Да потому что — Москва. Тебе, говорят, сколько надо в месяц? Называю какую-то сумму. А мне, отвечают, в 10 раз больше. Поэтому ему надо крутиться, делать не то, что хочется, а то, что надо.

— Имеете в виду коллег ваших?
— Ну да, артистов. Со многими в самолётах встречаешься, за кулисами. Да, наверное, я провинциал. Конечно, провинциал. Но не потому что я хуже или лучше других. Просто это моя естественная среда обитания.

— И если я вас попрошу представить идеалистическую картинку?..
— Когда в первый и в последний раз приехал на Мальдивские острова, то поймал себя на мысли... Рай, наверное, можно представлять именно так: море, пальмы. Времени нет, пространства нет. И вдруг на пятый или шестой день такой жизни я жене говорю: «А ведь если в раю так, то я туда не хочу. С ума сойдешь от скуки».