Двадцать лет назад, 15 августа 1990 г., о его гибели сообщило радио «Маяк». Услышав страшную новость, 45 подростков в разных городах нашей страны покончили с собой. Это данные статистики. Но сухой науке неподвластно счесть тех, кто навсегда вписал этот день в «чёрный календарь». Они потеряли своего кумира, своего бога. А он просто писал песни и сочинял стихи. Для современников и тех, кто родится гораздо позже...

Как сказал когда-то Майк Науменко, лидер группы «Зоопарк», «Я несколько удивлен тем, что после смерти из Виктора Цоя пытаются сделать некоего ангела. Не был он ангелом, как не был и демоном. Как и все мы, он был просто человеком со своими плюсами и минусами».

Пожалуй, именно об этом — книги писателя, журналиста и драматурга А. Житинского «Виктор Цой. Стихи, документы, воспоминания» и «Цой Forever», где собраны воспоминания близких, друзей, коллег музыканта. И у каждого из героев — свой Цой.

Александр Житинский:

«Познакомил меня с Витей Борис Гребенщиков. Произошло это осенью 1983 года. В мансарде, в дворницкой квартире на улице Софьи Перовской, где Борис жил с женой и сыном Глебом. Я часто в то время бывал у них, активно интересовался отечественной рок-музыкой, ходил на концерты, знакомился с музыкантами. А потом писал про них в журнале «Аврора». И вот — в дверь вошёл высокий, стройный молодой человек (Вите тогда был 21 год). Это был Виктор Цой, и пришёл он со своей женой Марьяной. Когда я спросил у Гребенщикова, кто это, Борис на полном серьёзе сказал: «Звезда рок-н-ролла». Это было довольно неожиданно. Но оказалось — Гребенщиков угадал большой потенциал Вити. Вскоре я имел кассету с записью его альбома «45». И песни, которые я до сих пор люблю, тогда услышал впервые. Виктор был молчалив и не сказал за весь вечер ни единого слова. Потом я понял, что для «своих», для немногочисленных друзей, Цой был открытым и весёлым. Но, увидев меня, он замкнулся. Ведь я был чужак, да ещё довольно взрослый. Его молчаливость и отстраненность многие принимали за высокомерие. Но это не так. Думаю, Цой таким образом просто защищался от внешней среды. Подбородок вперед, вид гордый. Таким я его увидел.

В «питерский» период он тесно общался с Майком Науменко, через Сергея Бугаева («Африку») подружился с молодыми авангардными художниками, в частности с Тимуром Новиковым. Дружил с Джоанной Стингрей. А когда Витя стал уже наполовину москвичом, с ребятами из рок-клуба он встречался редко. Уже вышел тогда на другой уровень и подчеркивал, что «Кино» — уже не в этой самодеятельной подпольной среде. И вообще ему импонировала собственная звёздность, хотя открыто он этого и не проявлял.

Одно очень короткое воспоминание. Это было на дне рождения Бориса Гребенщикова, который отмечали в мастерской одного художника. После концерта приехал Витя. Все его ждали, но появился он поздно, чуть ли не в полночь. Раздался стук открывающейся двери, и в помещение сначала вошли двое неизвестных никому парней. Прошли вперёд и остановились в прихожей. И только тогда появился Цой, подошёл к Боре и поздравил. Оказалось, ребята были его телохранителями.

Несмотря на то что после «Ассы» у Вити появилась другая женщина, он часто приезжал в Питер к Марьяне и со всех гастролей вёз подарки Саше. Марьяна никогда не жаловалась, что Цой плохой отец. Она как женщина была уязвлена уходом Вити, хотя никогда этого и не показывала. Она вообще была не тем человеком, который стал бы публично жаловаться. Первую книгу мы составили с Марьяной в 1991 году: «Виктор Цой. Стихи, документы, воспоминания». Там были все песни Вити, выдержки из прессы и самое ценное — воспоминания, которые я собрал, обходя его знакомых и близких людей.

А когда я сел за книгу «Цой Forever», то понял, что мне не хватает воспоминаний ещё нескольких фигур. Тех, которые я получил от родителей Цоя, от его тренера по дзюдо, от первого барабанщика группы «Кино», от Натальи Науменко (жена Майка Науменко. — Ред.). И снабдил это своими комментариями, вставочками, связками. Но, по большей части, говорят люди, которые видели Виктора Цоя лично и общались с ним.

Борис Гребенщиков:

«Познакомились мы в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. Кстати, и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда появляется дрожь первооткрывателя, который нашёл драгоценный камень. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была «Мои друзья идут по жизни маршем». И это было настоящее. Не хотелось бы рассказывать о том, какие штаны он любил надевать с утра и какой портвейн предпочитал, потому что это ничего к его песням не добавляет».

Константин Кинчев:

«Друзья, которые умирают, после себя оставляют чёрные дыры: ощущается очень сильная нехватка, энергетическая пустота. При жизни их ты можешь этого не чувствовать и не ценить. Я его песни слышал задолго до знакомства. А познакомились мы, вернее, выпили вместе в первый раз, на четвёртом рок-клубовском фестивале в ДК «Невский». У меня тогда билета не было, и он предложил пройти по его билету. Мы написали на нем: «На 2 лица» и прошли...

Я помню, он как-то сказал, что всё рассчитал: сейчас группа на какое-то время пропала, затихарилась, а потом у него выйдет фильм, и пойдет совершенно ломовой подъём. Всё будет круто. Это ещё перед «Иглой» было. И, в общем, правильно всё рассчитал. А в последнее время мне Цой с гордостью говорил: «Мы сейчас 87 концертов зарядили!» Я спросил: «Ты что, все деньги заработать хочешь?» Он сказал, что, мол, пока можно — надо зарабатывать. Вообще Цой пафос любил. Он чувствовал себя звездой и старался этому соответствовать. Ездил только на машине с затемнёнными стеклами. Не помню, в Красноярске или Новосибирске он заявил: «Я на сцену не выйду, зал неполный». Так в зале такое началось, что их там чуть не убили. Заносило его, это точно. Может, потом и прошло бы.

Интересно, что к успехам Цоя в Москве и Питере относились по-разному. Для Москвы Виктор изначально был «звездой» — сначала совсем маленькой, потом всё крупнее. А приглашение Соловьёва сниматься в «Ассе» закрепило уважение. Цой в Москве не имел того шлейфа первоначальных неудач, о котором прекрасно осведомлены рок-клубовские завсегдатаи. Цой был «свой», пэтэушник, к которому относились любовно, но снисходительно, помня его мучения с составом группы. При этом все понимали, что настоящий коммерческий успех возможен только через столицу, её финансовые и властные рычаги. Особенно упрочилось это понимание при смене экономической формации, когда роль капитала резко усилилась.

И опять я о закономерности и случайности. Казалось бы, Цоя привела в Москву случайная встреча и пылкая влюбленность. Ведь мог же он, хотя бы теоретически, влюбиться в барышню из Волгограда? Мог. Но влюбился в москвичку. Я вовсе не к тому, чтобы упрекнуть Цоя в расчётливости. Просто звёзды всегда располагались так, что вели его к намеченной цели — самому стать звездой. И каждая случайность встраивалась в закономерное движение к славе. Но в Питере этого не понимали. Кто? Витька? Суперзвезда? Да нет, он хороший парень, и песни у него классные. Но суперзвезда? Нет, он ведь не Элвис Пресли».

Валентина Васильевна Цой (мама Виктора Цоя):

Я — учительница, мой муж — инженер. И нашу жизнь никак не назовешь особенно интересной или яркой, поэтому мы очень радовались, глядя на Витю.

Это редкое материнское счастье — видеть сына таким популярным и любимым, видеть в киосках его фотографии, а у прохожих — значки с его именем. Мне всё хотелось сказать ему об этом. «Вить, говорю однажды, — я очень благодарна тебе». Ты подарил мне во-от такое большое небо!» Он только глаза опустил и промолчал. Мне очень нравятся Витины песни, и тексты в них замечательные, правдивые и искренние. Мне кажется, его песни прямо в душу идут».

Рашид Нугманов (режиссёр фильма «Игла»):

«Абстрактного зрителя вычислить невозможно. Если ты вкладываешь в картину душу, то я думаю, что всегда найдётся зритель, которому будет близко то, что ты делаешь. Но такого огромного успеха — «Игла» вышла на второе место по прокату среди советских фильмов 1989 года — даже я не ожидал. При этом ведь мы не сделали никаких уступок массовому вкусу: мы максимально убрали наркотическую тему, превратив её только в повод, эротики у нас тоже нет. Когда Виктора Цоя назвали лучшим актёром года, он отнесся к этому с большим юмором.

Я думаю, что настоящее, подлинное чувство магнетизирует. И даже тиражированное на плёнке обладает способностью действовать. То же самое с кино. Я не знаю механизмов, но знаю, что душевная печаль запечатлевается навсегда. На его выступлении в Москве однажды вырубили электричество. Так люди стали ему подпевать, продолжили песню. Это была искренняя любовь, настоящее единение. Рок вообще, особенно в его ранние годы, был колоссальным прорывом к взаимопониманию людей. А искусство — это всегда общение. Ты имеешь возможность общаться с людьми посредством своих произведений. Так что в этом смысле Виктор жив, пусть даже рок-н-ролл и мёртв.

Я, честно говоря, совершенно не мистически настроенный человек, поэтому сначала не придал никакого значения сну, который приснился мне под утро 15 августа 1990 года. Проснулся я тогда около девяти часов и помнил его очень ясно. Происходило там следующее: звонок, я беру трубку. Голос Виктора: «Привет!» — «Привет», — говорю. — Ты откуда звонишь? Из Москвы или уже в Ленинград вернулся?» — «Нет, я в Алма-Ате ». — « Что ты там делаешь?!» — «Собираюсь сниматься в кино». — «Постой, — говорю. — Мы же с тобой собирались делать фильм!» - «Ты извини, я не могу сейчас говорить, меня торопят». - «Ну хорошо. Куда ты направляешься?» — «Сейчас меня везут в такую-то гостиницу». Я выхожу на улицу, жду его. Подъезжает машина. Виктор сидит сзади слева от водителя. Я подхожу к машине с его стороны, он открывает дверцу и до половины высовывается. У сидящих в машине какие-то темные лица, я не разобрал. А Цой мне очень печально говорит: «Оказалось, что я подписал контракт и уже не могу отказаться. Я не хочу сниматься в этом фильме, но вынужден. Ничего, мы скоро с тобой встретимся — после того, как я закончу с этой картиной». — «Ну, хорошо, — отвечаю. — Тогда я останавливаю наш фильм, буду пока прописывать сценарий». И всё. Дверца захлопнулась, и он уехал. Я проснулся — ну, думаю, сон какой дурацкий приснился! Попил чаю и забыл обо всём.

А потом узнал об аварии. Я не знаю, как можно прокомментировать этот сон. Но для меня теперь ясно, что это был за контракт...»

PS. В материале использованы фрагменты книг Александра Житинского «Виктор Цой. Стихи, документы, воспоминания» (в соавторстве с Марьяной Цой), «Цой Forever». С писателем беседовала Наталья Черных.