Сестра Петра Великого — царевна Софья семь лет правила Россией. Но в борьбе за власть с братом победа оказалась не на её стороне.

Текст: Наталья Якубова

Ещё только рассвело, а колокола Саввино-Сторожевского монастыря уже звонили к заутрене. Из всех монастырей этот, в пятидесяти верстах от Москвы, царь Алексей Михайлович любил больше других. В тот день он встал, по своему обыкновению, в четыре утра, помолился в одиночестве и только потом вместе с царицей Марией Ильиничной и детьми отправился на службу. Царская семья была большая — восемь дочерей и два сына. Правда, сыновья росли болезненными и слабыми, но зато все братья и сестры были очень дружны между собой.

В церкви тихо потрескивали свечи. На клиросе пели привезённые из Москвы монахини. Кроме царской семьи, священника и дьячков на службе никого не было. Таков строгий порядок. Когда царица или царевны приезжали в монастырь на богомолье, монахам запрещалось выходить из келий. Впрочем, и в столице никто не смел даже мельком взглянуть на женщин царского рода. Простой народ при встрече с ними падал ниц и закрывал ладонями лицо. Да и приближенные к царю бояре, ежедневно бывавшие во дворце, случалось, так никогда и не видели царицу и царевен.

Кто в тереме живёт

Царевны на Руси всегда росли в строгости и почти никогда не выходили из своих покоев. Утром и вечером — продолжительные молитвы. Из развлечений — рукоделие, чтение Священного Писания да разговоры с сенными девушками. Из посторонних мужчин только патриарху, духовнику и ближайшим родственникам было позволено входить к ним в терем. Даже врач в случае болезни не мог видеть царевну — его допускали к больной, только погасив все свечи и занавесив окна.

Многие царевны закончили жизнь в монастыре и все без исключения никогда не выходили замуж. Брак с иностранным принцем не позволяла религия, замужество за соотечественником считалось зазорным. Ведь и бояре, и князья были царскими холопами, а выйти замуж за холопа царевна не могла.

С детства царевны жили затворницами. Все они, старые и молодые, красивые и не очень, покорялись своей судьбе. Вот только Софья — средняя дочь Алексея Михайловича, никак не хотела жить по теремным законам. Властная и волевая, она много читала, писала стихи. Знаменитый проповедник Симеон Полоцкий, приглашённый к московскому двору, выучил её латыни и польскому языку. «Настоящая басурманка», — шептались во дворце.

В марте 1669 года кремлёвский Теремной дворец погрузился в траур — умерла царица Мария Милославская. А через два года после её смерти Алексей Михайлович объявил о своём решении снова жениться.
Молодая царица, Наталья Кирилловна Нарышкина, завела при дворе новые порядки. Прежним царским родственникам Милославским пришлось при ней ой как не сладко. Да и у Софьи тёплых отношений с мачехой тоже не сложилось. А когда Наталья Кирилловна родила царю сына — маленького Петра, неприязнь царевны к новой жене отца выросла ещё больше.

Брат и сестра

Смерть царя Алексея Михайловича оказалась для всех полной неожиданностью. Он был ещё далеко не стар и казался крепким человеком. Когда царь испустил последний вздох, его старший сын Фёдор лежал больной в своих покоях — из-за распухших ног он не мог даже ходить. Бояре вынесли его на руках, посадили на трон и стали присягать новому царю на верность.

Софья всегда была дружна со своим братом. Фёдор Алексеевич, будучи человеком любознательным, ценил острый ум сестры. Не отличаясь хорошим здоровьем, он нуждался в её советах, и Софья много помогала ему в государственных делах. Наконец-то ей удалось вырваться из золотой клетки Теремного дворца. К великому изумлению бояр, она начала появляться на царских приемах, даже не прикрыв лицо кисеей. Уроки Симеона Полоцкого не прошли даром. Софья принимала прошения, читала депеши, составляла доклады. На приёмах у брата ей часто приходилось видеть сорокалетнего красавца князя Василия Васильевича Голицына. Как-то раз она пожаловалась ему:

— Царь тает как свеча. С его кончиной я лишусь единственного человека, который меня любит.
— Ошибаешься, царевна, — возразил Голицын, — за тебя я готов отдать жизнь.

Вскоре слухи об их романе расползались по всему Кремлю. Но царевну Софью это, похоже, мало волновало.

Весна 1682 года была в самом разгаре, природа оживала, а царю Фёдору Алексеевичу становилось всё хуже и хуже. На Пасху он слёг и уже не поднимался с постели. Двадцатилетний царь умирал, не оставив наследника. Софья старалась проводить с Фёдором как можно больше времени, пытаясь добиться, чтобы он назначил своим преемником брата Ивана. Но Иван был от рождения «сильно скорбен головою», да к тому же почти слеп. И в кремлевских покоях всё чаще и чаще стали называть имя Петра. Боярская Дума раскололась. Сторонники Милославских стояли за Ивана, сторонники Нарышкиных — за Петра. Тогда царевна Софья решила убедить патриарха Иоакима принять сторону Милославских.

— Как решит народ, — ответил патриарх.

Бунт, бессмысленный и беспощадный

28 апреля гул колоколов над Москвой разносил печальную весть о кончине царя Фёдора Алексеевича. В кремлевской Грановитой палате собралась Дума.

— Бояре и думские люди, — тихо произнес патриарх, — кому из двух царевичей — Петру или Ивану — быть царём?

Спорили долго и жарко, наконец порешили — быть избранию на царство общим согласием всех чинов. Так думские дьяки и записали.

Патриарх вышел на Красное крыльцо. Вся площадь перед ним чернела от собравшегося народа.

— Люди московские, — обратился он к толпе, — вам решать, кому быть царём на Руси.
— Петру, Петру, — загудела толпа.
— Глас народа — глас Божий, — подытожил патриарх.

Софья в своих покоях не находила себе места. Надо было срочно что-то предпринять. Стрельцы одного из полков отказались целовать крест царю Петру. Значит, надо сделать ставку на стрельцов, решила Софья. Стрелецкие войска, учреждённые Иваном Грозным, к концу царствования Фёдора Алексеевича пользовались дурной славой. Жалованье стрельцам платили небольшое, поэтому себе на житьё они промышляли, как могли.

Софья, Василий Голицын и Милославские действовали быстро и решительно. 15 мая с колокольни Ивана Великого ударили в набат. Отовсюду к Кремлю устремились стрелецкие полки.

— Нарышкины зарезали царевича Ивана, — неслось со всех сторон.

На Красное крыльцо к бунтовщикам вышел патриарх Иоаким. За ним шла царица Наталья Кирилловна Нарышкина, ведя за руки двух мальчиков — Петра и Ивана.

— Это не царевич Иван, — крикнул кто-то из стрельцов.

Слабоумный Иван задрожал от страха. Пётр, напротив, не мигая смотрел на ревущую толпу. Царица поспешила увести братьев в палаты, а к взбунтовавшимся вышел князь Михаил Юрьевич Долгорукий.

— По домам, изменники! Первого, кто взойдет на крыльцо, убью!

Разъярённые стрельцы набросились на Долгорукого. Схватили за руки и за ноги, раскачали и сбросили вниз на копья. Изуродованное тело князя сразу же бердышами изрубили на куски. Опьянённые первой кровью, стрельцы выломали двери и бросились во дворец. Нарышкиных и их сторонников искали повсюду, даже в покоях царевен, заглядывали под кровати, протыкали копьями перины, переворачивали престолы в дворцовых церквях, а найдя очередную жертву, тут же набрасывались на неё с бердышами. Все царские хоромы были завалены истерзанными телами. Расправа продолжалась несколько дней — теперь уже не только Кремль, а и вся Москва была залита кровью. Только через четыре дня стрельцы вернулись в свои слободы, и столица начала хоронить убитых.

23 мая выборные от всех стрелецких полков подали в Думу челобитную, чтобы помимо Петра был назначен царем ещё и Иван. Долго ждать ответа им не пришлось. Посовещавшись, все дружно решили — быть Ивану первым царём на отцовском престоле, а младший Пётр пусть станет вторым. А ещё через три дня стрельцы принесли в Кремль новую челобитную, требуя, чтобы ввиду юного возраста царей управление страной приняла на себя их сестра — царевна Софья. В тот же вечер, с благословенья патриарха, вопреки вековым традициям Софья стала «Великой государыней, благоверной царевной и великой княжной Великия, Малыя и Белыя Руси». Такой титул стоял теперь на указах рядом с её подписью.

Правительница

Наконец-то Софья добилась всего, чего хотела. Никто не мог ограничить её власть. Слабоумный Иван тихо угасал в дальних покоях дворца. Пётр с матерью Натальей Кирилловной жил в подмосковном селе Преображенском и только изредка по праздникам приезжал в Москву. Сердечный друг князь Василий Голицын всегда был рядом, готовый помочь советом и делами. Время от времени давал о себе знать Великий церковный раскол. Но Софья безжалостно расправилась со смутой, приказав казнить самых яростных старообрядцев. Стрельцы, почувствовав свою силу, тоже, случалось, поднимали голову. Но и их правительнице удавалось держать в узде.

С годами всё чаще и чаще приходили Софье тревожные мысли — царь Пётр подрастает, что будет с ней, когда он захочет отнять у неё власть? Первая серьёзная стычка с братом произошла в Кремле во время службы по случаю праздника Казанской Божьей Матери. По окончанию обедни правительница собиралась взять икону, чтобы принять участие в крестном ходе.

— Негоже женщине идти за крестами, — решительно заявил Пётр.
— Пусти, я сама знаю, что делать, — Софья взяла икону и пошла следом за крестным ходом. А Пётр, выйдя из собора, тотчас уехал в Преображенское.

Выход Софье подсказал её новый любовник, окольничий Фёдор Шакловитый: царя и его мать надо убить. Правительница снова сделала ставку на стрельцов. Но заговор провалился. В ночь с 7 на 8 августа 1689 года Петра разбудил перебежчик из Кремля, сообщив, что царевна собирается идти с войском на Преображенское, чтобы его убить. Пётр в одном нижнем белье тотчас вскочил на коня и галопом помчался под защиту стен Троице-Сергиевой лавры. Уже на следующий день туда подошли его потешные войска, преданные бояре и даже стрельцы Сухарева полка. Силы Петра росли день ото дня.

Напрасно Софья пыталась уговорить брата вернуться в Москву, посылая к нему доверенных лиц и даже патриарха. Патриарх предал Софью и перешёл на сторону Петра. Правительница стремительно теряла своих сторонников. Наконец она сама решила отправиться на переговоры. Но в лавру правительницу не пустили. Царь требовал от неё выдачи заговорщиков, и Софье пришлось покориться. Многие из её сообщников были казнены, в том числе и Фёдор Шакловитый, а князь Василий Голицын был сослан на вечное поселение в Сибирь. Но с самой Софьей Пётр поступил на удивление гуманно. Ей было предписано покинуть Кремль и переехать в Новодевичий монастырь. Царь лишил сестру власти, но сохранил относительную свободу. Её жизнь в Новодевичьем монастыре трудно было назвать тяжёлой. Она была окружена своими прежними прислужницами, принимала гостей, а её стол ломился от яств, присылаемых из Кремля. Но бездействие угнетало бывшую правительницу, и тонкие нити интриг потянулись из монастыря на волю.

Утро стрелецкой казни

В 1698 году, когда Пётр был за границей, вспыхнул очередной стрелецкий бунт. Восставшие собирались возвести на престол Софью, а в случае её отказа предложить стать царем Василию Голицыну. После девяти лет монастырской жизни перед царевной вновь забрезжила надежда. Но бунт был подавлен ещё до возвращения Петра. Боярин Шеин и генерал Гордон разбили стрелецкое войско на реке Истре. Когда царь вернулся в Москву, началось следствие — «великий розыск». Почти две тысячи стрельцов были схвачены и брошены в застенок. А потом начались казни. Рано утром потянулись к центру Москвы телеги со стрельцами в белых рубахах со свечами в руках. Виселицы стояли по всему Земляному и Белому городу. Но вешали только рядовых стрельцов. Активным участникам бунта рубили головы и колесовали их на Красной площади и в Преображенском.

Пятерым стрельцам Пётр собственноручно отрубил головы. Александр Меньшиков — двадцати. Князь Ромодановский — четырём. Как и 16 лет назад, во время первого стрелецкого бунта, Москва была залита кровью, но на этот раз это была кровь самих стрельцов. Царевна Софья тоже не была забыта. Перед её кельей в Новодевичьем монастыре повесили 195 человек. В руках у одного из них была бумага, сложенная наподобие челобитной.

С ужасом смотрела царевна на раскачивающихся перед её окнами стрельцов и не слышала, как отворилась дверь и вошла монахиня, чтобы проводить её в церковь. Там её уже ждала настоятельница. Принимая постриг, она опустилась перед ней на колени царевной Софьей, а поднялась инокиней Сусанной. Её яркая бурная жизнь закончилась так же, как у многих царевен и цариц, — в тёмной монашеской келье под чёрным клобуком.