Ирина Хакамада: «Я пытаюсь изменить свою карму»
Она росла абсолютным интровертом, замкнутым и необщительным ребёнком. Не благодаря, а вопреки стала известным политиком, авторитетным и популярным. Как ей удалось стать сильной и достичь успеха там, где традиционно правят бал мужчины? Ирина Хакамада не любит вспоминать о своём детстве, но в этот раз сделала исключение.
Беседовала Ольга Генина
Женская судьба нашего рода
— У меня не было многочленных бабушек-дедушек, которые бы задаривали подарками, закармливали пирогами, баловали. Мой дедушка, наполовину лезгин, наполовину армянин, был довольно удачливым предпринимателем — на Сахалине, где они с бабушкой жили, у него была своя шоколадная лавка. Такой сладкий бизнес, кстати, приносящий неплохой доход, позволял дедушке обеспечивать семью и исполнять все капризы моей бабушки. Она была потрясающей красавицей, и дедушка с удовольствием её баловал и лелеял. Однажды бабушка, беременная мамой, не удержалась в седле и упала, поэтому мама появилась на свет с родовой травмой... Когда японцы уходили с Сахалина, дедушке предложили уйти с ними, но он как истинный патриот решил остаться. Если бы он только знал, какую ошибку совершает! При Сталине его сослали в лагеря, где он и сгинул. Бабушка долго без него не протянула — от отчаяния и одиночества повесилась, и маму с 12 лет воспитывали двоюродные сёстры, тётки и другие родственники. У нас в семье все женские судьбы были несчастными, а мужские — трагическими. Я пытаюсь изменить свою карму, и в этом мне помогает японская кровь, которая перебивает мистическо-трагическую женскую судьбу нашего рода. Мне по душе быть полновластной хозяйкой своей жизни.
— Кто ваши родители?
— Мой отец был ярым японским революционером, очень идейным и принципиальным, — такой стальной, жёсткий мужик, непьющий и некурящий. Еду, которую он готовил, я обожала и могла поглощать в любом количестве. Он варил рис в своём солдатском котелке и жарил селёдку в соевом соусе. В этот момент все соседи плотно закрывали двери и молча ненавидели папу. Лет до 15 меня для него вообще не существовало, — о чём можно говорить, если он даже русского языка толком не знал? Такое безразличие ко мне имело свои положительные стороны — папа считал, что ребёнку нужно предоставлять полную свободу действий. Мама мне доверяла стопроцентно и, даже если я делала что-то нехорошее, всегда становилась на мою защиту.
— Всем в детстве хочется свободы и «неконтроля». Вы своей свободой пользовались на «все сто»?
— Мама часто болела — регулярно лежала в больницах и лечилась. Поэтому всё детство я была предоставлена самой себе — лето проводила в пионерлагерях, которые ненавидела. Дети жестоки. Если ты не такой, как все, тебя обязательно будут травить и гнобить. Однажды в лагере меня девочки даже не пустили в палату, сказав, что жёлтым и узкоглазым здесь не место. Эти девочки были из «золотой молодёжи» — дети высокопоставленных родителей, симпатичные и уверенные в себе блондинки. Мне пришлось переселиться в палату, где жили другие, так называемый «отстой». А поскольку любому человеку нужно хоть с кем-то общаться, я находила какого-нибудь изгоя, несчастное существо. Это как в тюрьме — всегда найдется тот, кого опускают и мочат. Вот с такими маргиналами я и общалась. Я никогда родителям не жаловалась и не рассказывала о своих злоключениях, они думали, что у дочери всё хорошо и спокойно отправляли меня в очередной раз в лагерь. Помню, позвонила мама и сказала, что я остаюсь на третью смену. У меня случилась истерика, я рыдала и ещё подхватила инфекционную ветрянку. Меня отправили в больницу в Москву. И вот лежу я одна в 12-местной палате и понимаю, что совершенно не хочу жить дальше. Никто из родственников меня не навещал, мама сама лежала в больнице, и несчастнее меня, 7-летнего больного ребёнка, не было никого.
План переделки самой себя
— Вам никогда не хотелось отомстить тем, кто не хотел с вами общаться в детстве?
— Мне, конечно, хотелось показать всем, где раки зимуют. Когда я была уже депутатом, каким-то ветром меня занесло в здание Радиокомитета, где работала, как я потом выяснила, «почти никем» одна из моих издевательниц. Я поймала её обескураженный и удивлённый взгляд, и этого реванша мне хватило сполна. Ещё не так давно я встретила в булочной мальчика, в которого была влюблена в детстве, а он смотрел на меня сверху вниз, как на убогое существо. Произвела, конечно, на него впечатление. В детстве мне казалось, что я никчемная и неправильная. Поэтому выработала план по переделке самой себя. Даже в дневнике тогда написала, что буду по капле выжимать из себя раба. Единственной отдушиной для меня в то время были книги. Любимое произведение в 12 лет — «Война и мир» Толстого. Я себя отождествляла не с Наташей Ростовой, а с Андреем Болконским. Сейчас я могу общаться с кем угодно и найти контакт с абсолютно любой аудиторией, но при этом я очень закрытый человек.
— Какой момент стал переломным в истории вашей борьбы с собой, со своей замкнутостью и страхами?
— В 14 лет я попала в пионерский лагерь «Артек», в показательный «комсомольский» отряд. С утра до ночи мы участвовали в парадах, маршах, не успевали ни отдыхать, ни купаться в море, а вдобавок ещё и ходили полуголодными. Порции в лагерной столовой как для детишек из младших отрядов, так и для взрослых были одинаковыми, — 16-летние подростки, разумеется, не наедались. Вместе с другими храбрыми ребятами я впервые выступила в качестве оппозиции, протестуя против муштры и недоедания. Нас грозились выгнать из школы, выясняли, где работают родители, чтобы сообщить о недостойном поведении их чад. С моими родителями возникли трудности, потому что никак не могли запомнить имя отца — Мцуо Хакамада. В итоге махнули рукой и оставили в лагере. Но мы не успокоились и объявили голодовку. В итоге порции для детей в старших отрядов стали делать больше.
— Помимо чтения, что ещё служило вам отдушиной?
— В детском саду я мечтала танцевать, стать светленькой и быть похожей на Мальвину. Стала ходить в танцевальные кружки, взахлёб читала и смотрела фильмы — одним из любимейших был «Чучело». Надеюсь, не нужно объяснять, почему. Это была история, очень похожая на мою, правда, меня в школе ребята не обижали. Хулиганы и двоечники уважали.
Мужчина, с которым можно забыть о проблемах
— А когда вы стали встречаться с мальчиками?
— Как и все, лет в 14-15. Первым в меня влюбился очень правильный мальчик, отличник и умница — приглашал в Дом учёных на поэтические вечера, на которых я неизменно засыпала от скуки. В очередной раз, когда он пригласил меня погулять, я ворчливо спросила: «Опять стихи слушать?» Мальчик вспылил и рявкнул: «Я не собираюсь водить тебя по ресторанам!» Я разозлилась и ушла — вот так глупо закончились первые серьёзные отношения. А во второй раз в меня влюбился полный антипод, хулиган из хулиганов, предводитель уличной шайки. Он свистом вызывал меня на улицу, мы гуляли во дворе, а потом заходили в подъезд и бешено целовались. Это было чрезвычайно круто, и я очень гордилась тем, что за мной, такой пришибленной девицей, ухаживает крутой чувак. Правда, говорить с мальчиком было абсолютно не о чем, а целоваться, свистеть и наворачивать круги по двору мне скоро надоело.
— А настоящие серьёзные отношения?
— Первый раз я вышла замуж в 18 лет, так мне хотелось скорее начать жить самостоятельно. Был шикарный банкет в ресторане «Яр», я была в потрясающем платье а-ля Мария Стюарт с высоким воротником. Сначала всё шло отлично, но потом у нас с мужем полностью разошлись стратегии жизни. Я увлеклась наукой, пошла в аспирантуру... Через шесть лет мы расстались. Я с маленьким Данилой на руках переехала к маме, от которой к тому моменту уже ушёл папа, и начала думать, на что мне кормить семью. Вот тут-то и выяснилась страшная правда — меня с моей фамилией никуда брать не хотели, даже на полставки или по совместительству. Единственное, что мне тогда удалось найти, — работу сторожа в кардиологическом центре, да и то пришлось устраиваться по чужим документам. Ночи я просиживала в этом недостроенном здании — мне было страшно, скучно и холодно, но зато за охрану платили три рубля в час. Вскоре мне удалось устроиться на государственную службу. Потом были ещё два брака, которые длились довольно долго, но распадались под влиянием тех или иных обстоятельств, — второй муж не зарабатывал, не разделял моих взглядов ни на что, третий был преуспевающим бизнесменом, в которого я влюбилась безумно и выскочила замуж по бешеной страсти. Он с большим уважением относился к моей политической деятельности, но не верил в победу, а я назло всем таки стала депутатом. Его реакция была странной и непонятной — он демонстративно отдалился от меня. Не брал с собой на приёмы, не общался, не делился новостями, отказывался ездить вместе отдыхать. В итоге мы стали чужими людьми и через четыре года развелись.
— Да, опыт семейной жизни, скажем прямо, был у вас невесёлый. И всё же случилось ещё одно замужество?
— С Володей мы познакомились в деловой поездке в Давосе, всё общение началось с невинного желания посмотреть горы. Представьте: Володя ведёт машину по горной дороге на огромной скорости, радио играет Вивальди, кругом неописуемые красоты. Я поняла, что рядом сидит мужчина, с которым можно забыть обо всех проблемах. Но по возвращении в Москву этот эпизод из памяти стерла и занялась рабочими вопросами. Первый звонок раздался на заседании фракции, остальные — каждый последующий час. Начался такой натиск! Все закрытые мною двери просто силой выломали и разломали в щепки. В итоге я сама спросила: «Ты мне что, руку и сердце предлагаешь?» На свадьбе я была в чёрном платье, расписали нас рано утром, ещё до открытия загса. Мы уже 13 лет вместе. И этот брак имеет все шансы на то, чтобы стать последним.
«Муж был рядом, и мы вытащили Машку»
— Ирина, надо быть очень смелой женщиной, чтобы отважиться родить после 40 лет. Как вы на это решились?
— Не надо быть смелой, надо просто очень-очень хотеть ребёнка. Мы с мужем очень сильно хотели совместного ребёнка. Это выстраданный, очень желанный плод нашей любви. Не всё было гладко — в 2003 году у дочери нашли лейкоз крови. Хорошо, что болезнь обнаружили на ранней стадии, и наши российские врачи безупречно и потрясающе профессионально её лечили. Правда, условия пребывания Маши в больнице были настолько плохими, что сами доктора делали всё, чтобы скорее выписать ребёнка домой. После химиотерапии иммунитет дочки был ослаблен, любая инфекция могла привести к непоправимым последствиям — её нужно было держать за городом, причём постоянно всё мыть и стирать. А меня к тому времени турнули с государственной дачи... Спасибо друзьям — одни устроили мне встречу с лучшим доктором, другие предоставили свой загородный дом. Муж постоянно был рядом, и мы вытащили Машку.
— Хакамада — что это такое? Вы упомянули о том, что из-за фамилии пережили много неприятных моментов, а сейчас даже выпускаете одежду под маркой «ХакаМа».
— Мы с дизайнером Еленой Макашовой работаем под брендом «ХакаМа» (Хакамада + Макашова). Наша марка демонстрирует восточный подход к одежде, помогает создать образ сексуальной женщины, но при этом скрыто сексуальной. Так называемый интеллектуальный шик.
— А вы знаете, что означает ваша фамилия?
— В России тысячи иноязычных фамилий, но моя неизменно вызывает вопросы типа: «а что это такое?» В японском языке ударения ставятся на каждом слоге, соответственно — «Ха-Ка-Ма-Да», будто ударяете в барабан с одинаковой силой. Конечно, русские не могли к такому приспособиться, и я давно откликаюсь на ставшее уже привычным ХакамАда. «Хакама» — это широкие самурайские брюки, а «Да» — поле. Фамилия Хакамада — родовая фамилия самураев, данная за хорошую службу. Это мои корни, моя история. Теперь моими стараниями фамилия стала брендом, и это помогает в жизни и в работе. Я горжусь своей фамилией.
Номер 902. Сорок лет спустя
В 1969 году одна из самых знаменитых медийных пар того времени — Джон Леннон и Йоко Оно — превратили одну неделю своего медового месяца в общественную акцию. Они объявили, что 7 дней проведут в отеле Hilton в Амстердаме, запершись в номере 902. Выходы на улицу и встречи с другими людьми исключены. Йоко и Джон протестовали таким образом против войны во Вьетнаме и вообще против насилия в мире. Любовь против войны. Единственным человеком, для которого сделали исключение, был фоторепортер центральной голландской газеты De Telegraaf Нико Костер. Он сделал тогда множество уникальных снимков, но опубликована была лишь одна фотография, которая облетела весь мир. Остальные же негативы из этой «протестной» сессии Джона Леннона и Йоко были потеряны. Как думали, навсегда. Но спустя 40 лет дочь фотографа нашла их в конверте со своими детскими рисунками. И вот по прошествии четырёх десятков лет фотографу Нико Костеру предложили «воспроизвести» в кадре ту же ситуацию, но уже с современными героями. Ими стали Ирина Хакамада и Сергей Бугаев (Африка), он же «мальчик Бананан» из «Ассы». В какой-то степени они ассоциируются с теми, кого Костер фотографировал 40 лет назад, но в то же время обладают собственной яркой индивидуальностью. Фотосессия состоялась в номере 902 московского отеля Hilton-Ленинградская. Ирина и Сергей под руководством Костера повторяли движения своих «предшественников по композиции», но вскоре, как люди креативные, повели свою игру. Ирина Хакамада принесла на съёмку кисть для каллиграфии и рисовую бумагу, чтобы вывести иероглиф «Дух» и призвать дух Йоко Оно и Джона Леннона. А Сергей рисовал цветы и рассказывал о том, как изменилась ситуация в современном искусстве по сравнению с 60-ми годами прошлого века.
Смотрите также:
- Канатная дорога
- Айседора Дункан: Петля для Богини
- Ольга Мороз: Больше никаких операций!
- Музей-усадьба «Люблино»
- Наша защита
- Кинг Жиллетт: Жизнь на лезвии бритвы
- Красота для всех
- Фантастическое кино
- Невероятные миры Жюля Верна
- Затерянный мир