Это он придумал термин «рокапопс», когда устал объяснять, какую музыку играет. Это он живёт «караванами, пароходами, самолётами» — где-то между Нью-Йорком и Владивостоком. Это он защищает тигров, свободно владеет китайским и выпустил русскоязычный альбом в Америке.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

А теперь ещё и балуется публицистикой — недавно увидела свет его «Книга странствий: мой Восток», и это только начало. Зачем? Глупый вопрос для Ильи Лагутенко. Лидер культового «Мумий Тролля» просто не может отказать себе в удовольствии делать то, что очень хочется.

— Илья, недавно у вас вышел фундаментальный труд. Говорят, намучились даже больше, чем когда в кино снимались.
— Ну, честно вам признаюсь, вряд ли я назову сие творение фундаментальным трудом или претензией на большую художественную ценность. Предложений написать воспоминания было много, они продолжают поступать, но я не чувствую себя готовым ни сейчас, ни вообще когда-либо к собственной детальной биографии. Что же касается книжки «Мой Восток», то она основана на моих путешествиях, впечатлениями от которых я всегда делился с друзьями. И однажды друзья, имеющие отношение к издательскому бизнесу, мне сказали: а чего это ты всё только нам рассказываешь — напиши!..

— Ваши слова звучат как некое оправдание. И это можно понять — сейчас пишут все, кому не лень. И это, в общем, такая попсовая история, что на вас не похоже.
— Абсолютно с вами согласен. Но вообще я без всякого предубеждения отношусь к книгам, которые пишут наши телезвезды и поп-звёздочки. Лично для меня это просто некий конкретный человек в срезе его личной жизни, и он может быть интересен. И в данном случае «Мой Восток», хочется верить, будет любопытен не только ярым фанатам группы «Мумий Тролль» (понятно, что им интересны многие вещи, со мной связанные), но и людям, которые, быть может, о существовании группы и не подозревают. Надеюсь, они увидят взгляд на мир некоего живого человека. Потому что когда я путешествую, мне интересны не сухие путеводители от профессионалов, а беседы с людьми — с бабушками, которые продают на улицах, к примеру, жареные орехи, со стюардессами в самолётах, с проводниками в поездах и так далее. Из этого всего и складывается ощущение страны и национального колорита.

— Нет, всё правильно, и оправдываться не нужно...
— Теперь я уже не оправдываюсь — я рекламирую.

— Тогда прорекламируйте ещё три книжки — ведь на «Востоке» останавливаться вроде как не собираетесь.
— Да, само название подразумевает, что должен быть не только «Мой Восток», но и «Мой Север», «Мой Юг» и «Мой Запад». И это когда-нибудь случится, потому что я считаю: если уж делать концептуальное творчество, то до конца. И хорошо, что эти книжки будут совершенно разными. Если Восток для меня — это воспоминания, детские впечатления, то Север — наверное, больше безмолвие и визуальные образы. Юг — какие-то истории, которые принято называть смешными. Ну, а Запад...

— Запад и Восток — два самых больших антагониста. Вы начали с Востока: Китай, Япония. Сейчас чаще бываете на Западе: США, Англия. Что ближе? Вы больше западный человек или восточный?
— Наверное, я всё-таки «дальневосточный человек», «русский дальневосточник». А на Дальний Восток русские люди пришли не с восточной философией, а с казачьей. И Запад, конечно, мне более понятен.

— А как же китайская школа в детстве и знание языка?
— Ну, знание китайского языка расширило мою «самоидентификацию дальневосточника» в глобальном смысле. Есть же такой политический термин — АТР, Азиатско-Тихоокеанский регион. И в принципе, человек АТР — это я. Сейчас, правда, там всё меняется, все понятия перевернуты с ног на голову. И произошло это всего за пару десятилетий, то есть на моих глазах. Совершенно отчетливо помню наш посёлок Приграничный и китайский Суй Фень Хэ. Это были две деревни, одна — типичный советский посёлок с солдатами в увольнении, другая — пропахшие угольным дымом тёмные китайские улицы с бесконечными лотками. Сегодня с российской стороны всё примерно то же самое, но становится таким милым-милым. А с китайской... Раньше ты пересекал границу, и на тебя обрушивался запах этих домашних печей, тёмных, меркнущих ламп, запах всевозможных фруктов, которые продавались на каждом углу. Забытые ощущения, потому что теперь там сплошь стекло и бетон. Цивилизация в действии, образец динамичной экономики... Даже жаль.

«Кризис среднего возраста у меня был десять лет назад»

— Западные ценности — деньги, карьера, успех. Они и ваши тоже?
— Если зайти немного с другой стороны и говорить о музыке, то мне всегда казалось, что не нужно связывать себя законами одного жанра, нужно найти компромисс между разными направлениями, поэтому я и придумал такой смешной термин — «рокапопс». Наверное, такая рокапопс-философия свойственна мне и в определении жизненных ценностей. Я, например, не очень поддерживаю идею, что художник должен быть обязательно голодным.

— Но сытый — значит, ленивый.
— Не всегда. Я думаю, дело тут не в количестве борща — мол, обожрался, упал и ни о чём не думаешь. И не в количестве денег, которые зарабатываешь. Всё равно справедливое вознаграждение за творческий труд, видимо, всё-таки должно быть... А вообще, в моей голове благодаря советскому детству, наверное, такое месиво, такой коктейль из разных, может, даже невозможных представлений об исключительно красивой и счастливой жизни, при которой все люди максимально отдают себя любимой работе и при этом творят друг другу на благо. Я понимаю, что, наверное, сейчас похож на сумасшедшего, который не знает реального положения вещей. Но я просто фантазирую, и это то, что я бы назвал своей философией. Условно говоря, представим себе китайского крестьянина, который с утра до ночи, сгорбившись, стоит на рисовом поле. И это дело его жизни, он кормит всю планету своим рисом. При этом приезжает на работу из собственного загородного дома, на удобном джипе.

— Такая «американская мечта буддиста», крутой замес. Наверное, вы бы не смогли, как Кинчев, по полгода жить в глухой деревне на четыре избы или, как Шевчук, податься в отшельники?
— Но я же иногда селюсь в далёких уголках земного шара, где никто меня не видит.

— Это, наверное, далёкие уголки в Южном полушарии... Какая-нибудь Доминикана, по-своему гламурная.
— Да знаете, иногда шалаш в Доминикане по своим условиям и комфорту абсолютно уступает нашим деревенским срубам. Потому что в тех же шалашах писать ходят не во двор, а просто в море. Так что здесь как ещё посмотреть...

— А вы могли бы в один прекрасный день взять и от всего отказаться? От карьеры, от выступлений, от денег?..
— Не поверите, но чем дальше, тем чаще эта идея приходит мне в голову. Такие мысли появляются и в 20 лет, но тогда тебе кажется, что это такая зашибись романтическая идея — отказаться от всего. Через десяток-другой лет эта мысль уже формулируется иначе, ты начинаешь думать: а действительно, стоило ли добиваться всего того, чего ты добился? Но дело в том, что за эти десятки лет к тебе приходит ещё и ответственность за других людей, которые окружают тебя. И дальше уже начинается большой компромисс.

— У вас не кризис среднего возраста, случаем?
— Я не знаю, честно говоря, мне сложно оперировать какими-то определенными терминами, — наверное, об этом смогу судить лет через десять. Мы ещё встретимся, и я скажу: да, наверное, тогда, десять лет назад, это и было тем самым. Вообще, определённый кризис, если хотите, поворотный момент был у меня на рубеже 30-летия. Когда я понял, что всё, нужно заканчивать с теми делами, которые не приносят никакого морального удовлетворения...

— Имеете в виду то время, когда работали по специальности советником коммерческих компаний?
— Ну да. У меня была возможность путешествовать, но я понимал, что всё это идет в никуда, потому что... Да потому что ни денег, ни жизни, ничего не было. Поэтому и подумал, что, может быть, действительно, проще отказаться от некоторых никому не нужных, мне в первую очередь, вещей и заняться тем, что действительно по душе?

«Не встану на коньки, чтобы мелькнуть в телевизоре»

— Но с тех пор прошло десять лет, и за это время тоже всё могло измениться. Приесться, наскучить...
— Пока ещё всё движется, пока есть много идей, которые хочется воплотить. И которыми я могу удивить даже не вас, а себя в первую очередь.

— Признаться, я думал, что сейчас у вас в некотором роде поворотный момент. Хотя бы потому, что вас нет в телевизоре.
— Это не наш поворот, это поворот ваш. Условно говорю «ваш» — с той точки зрения, что, по-моему, реалии нашей жизни, реальные люди и те, для кого работает телевидение, — друг от друга всё дальше и дальше. Я понимаю, что люди, которые «живут телевизором», — не те, что слушают мои песни и приходят на мои концерты. Более того, они не отождествляют свою жизнь с той, которая происходит на экране. Огромная часть населения, именно активная часть, думающая, даже не знает всех этих «телевизионных героев». А вы, например, не видите меня по телевизору, но знаете, что я есть.

— Ну, «ящик» всё равно никто не отменял.
— Я думаю, он начал жить своей жизнью. Как бы вам это объяснить... Вот есть определённое количество людей, которые этот «ящик» делают. Они ходят туда на работу, получают зарплату, им важна стабильность. Представляете, сколько там людей, сколько семей!..

— Неужели можно сказать, что вы стали «неформатом»?
— Я не знаю, потому что там другая жизнь, с которой я не очень себя ассоциирую. Нет, наверное, мы можем придумать что-то креативное и вписаться в какую-то их общую концепцию. Но для того чтобы это воплотить в жизнь, требуется очень большой энтузиазм не только мой, но и людей, которые в этом «телевизоре» работают. А эти люди находятся в своём рабочем процессе, у них свои обязанности, свои контракты. Воплощение любых нестандартных идей может повлиять на рейтинги — а это главное на ТВ. Рейтинг влияет на их рабочие места, подвергает риску. И в данном случае я не готов жертвовать своим временем, чтобы подставлять этих людей.

— Можно не подставлять, можно подстраиваться.
— Подстраиваться я тоже не хочу. Я хочу, чтобы это была совместная плодотворная работа, чтобы все были счастливы.

— А если бы вас, к примеру, позвали кататься в «Ледниковом периоде»?..
— Нет, я не могу, я не катался в детстве на коньках. У нас в Приморье не было льда, он таял всегда. Потом я не могу и не хочу ходить на тренировки, чтобы научиться кататься, потому что у меня нет на это времени...

— Ну, хорошо, а «Цирк со звездами»? Там тигры ваши любимые.
— Я не хочу тигров видеть в цирке, я лучше поеду в тайгу, проведу там время с охотниками, чтобы больше понять, как те же самые тигры живут в дикой природе, чем буду рассуждать об этом с экрана. Понимаете, у меня очень мало времени. И меня совсем не привлекает позиция телезвезды. Я не хочу, не хочу быть везде. Потому что то, что везде, меня лично раздражает. Я лучше буду сам по себе.

— А не боитесь, что забудут?
— Нет, не боюсь. Потому что группа «Мумий Тролль» стала популярной, когда мне было не 17 лет, и я знаю, чем ещё могу заниматься, у меня есть большой жизненный опыт, который не связан со сценой. Да, мне нравится писать песни, мне нравится их исполнять, я знаю, что есть достаточное количество людей, которые мои песни любят. Если эти люди, как по мановению волшебной палочки, вдруг исчезнут с лица земли, если их всех убьют или кто-то свыше мне скажет, что не время сейчас петь эти песни, — значит, наступит новая жизненная ситуация, и я буду жить согласно этой новой ситуации.

«Никто не понимает, зачем мне Америка»

— Если не ошибаюсь, вы сейчас выпустили альбом в Штатах...
— Да, это первый альбом, который мы издали за пределами России.

— Пластинка для русскоязычной Америки?
— Нет. Если говорить о русскоязычной Америке, то она «качает» наши песни быстрее, чем мы сами их пишем.

— То есть альбом для американцев. И каковы его успехи?
— Коммерческих — никаких.

— В общем-то, это заранее можно было спрогнозировать.
— Конечно, да. Но чтобы кто-то узнал, что ты хороший, надо показать, что ты хороший. А чтобы доказать это в Америке, ты должен сыграть по их правилам. Мы выпустили пластинку и собрали, по-моему, 99,9 процента положительных отзывов музыкальных критиков. Что в принципе стало откровением для людей из американской музыкальной индустрии. Они очень удивились, узнав, что, оказывается, группа из России может сказать свежее слово в рок-н-ролле.

— Так что же в сухом остатке?
— Прошло несколько месяцев после выхода альбома, и нам было предложено провести тур по четырём десяткам городов США. Конечно, это было рискованно для американских промоутеров. Да, они верили в материал, но абсолютно не знали, какая публика придёт на нас. Потому что для Америки «Мумий Тролль» — просто никому не известная молодая группа, и мы, что называется, играем на одном поле со средней руки американскими командами, у которых есть бэкграунд в виде радиоэфиров, билбордов и тому подобного. Но, как показала практика, зрители захотели увидеть «Мумий Тролль» больше, чем какую-нибудь среднестатистическую американскую группу. Может, потому, что ту группу они уже видели, а нашу нет.

— Может, вы решили попробовать за океаном, потому что разочаровались в российском шоу-бизнесе? Может, здесь вас не поняли?
— Нет, я считаю, что так, как нас понимают дома, в России, нас не понимают больше нигде. Самая благодарнейшая на свете публика — она здесь. Благодаря которой мы и существуем вот уже десять лет... Вообще, я часто слышу от многих друзей, от представителей шоу-бизнеса: зачем вам вся эта зарубежная история? Вы можете безбедно существовать и здесь. Вас любят, вас ждут всегда. Зачем?.. Да, в нашем случае, наверное, это был несколько амбициозный шаг, потому что пластинка выпускалась не какой-то звукозаписывающей компанией, она выпускалась группой «Мумий Тролль». Да, это выматывающие путешествия, тяжёлая работа, и не только на выступлениях. Но я не могу отказать себе в удовольствии открыть какие-то новые горизонты. Просто доказать, что, оказывается, твою песню может полюбить мексиканская девушка, которая не понимает ни слова по-русски. Но после первых двух песен она будет отплясывать и пытаться подпевать точно так же, как три дня назад это делали русские девушки в Москве. И для меня, как для автора, музыканта, это важно.

«Я идеальный отец и муж»

— Скажите, вас тяготит публичность?
— В определенном смысле — да. Меня тяготит сама идея того, что я кому-то что-то должен. Что популярность моих песен якобы принуждает меня сразу становиться публичным человеком. Я считаю, что это неправильная постановка вопроса.

— Обычно популярным артистам в таком случае говорят: выбрал публичную профессию — изволь терпеть.
— Да, я понимаю, что есть определённые правила игры. И я готов идти на некий компромисс, чтобы не подвести свою публику и людей, которые со мной работают, — то есть тех, перед кем я действительно ответственен. Но не более того.

— Утомляет внимание и интерес к частной жизни?
— Я стараюсь не поощрять и не удовлетворять этот интерес, считаю, что есть определённые рамки. Некоторые артисты любят выставлять свою жизнь напоказ. Это не хорошо и не плохо. Я просто не уверен, что эта степень открытости влияет на экономическую составляющую.

— Я думаю, это люди не глупые и если так поступают, наверное, есть смысл.
— Я не думаю. Мне кажется, это больше желание эпатировать публику.

— Может, поэтому вы, как сообщают СМИ, сыграли свою свадьбу тайно?
— Я так понимаю, что если ты сам не пришёл и никому не рассказал, то это — «тайно». А если кого-то пригласил, то это уже «эксклюзивно». Я просто не счёл нужным ни с кем делиться. Ни фактом, ни датой, ни подробностями.

— Но вы же знали, что такая таинственность привлечёт внимание.
— Нет, не знал... Да, наверное, привлекло, раз кто-то об этом судачит. Ну и пусть судачат — я просто не комментирую.

— Не так давно вам перевалило за 40. Видимо, созрели уже для того, чтобы остепениться, обзавестись потомством...
— Дозрел — не то слово. Более того — боялся, как бы не перезреть.

— А как вы думаете, вы хороший муж?
— Самый лучший. Я — идеальный муж.

— Идеальный муж — тот, который в командировке. Помните такой анекдот?
— А я абсолютно подхожу и под эту категорию. Ощущение отцовства ведь меняется с годами.

— У вас было раннее отцовство, теперь относительно позднее. Что называется, почувствовали разницу?
— Да, в моём случае, наверное, это так. И я счастлив, что у меня есть возможность пересмотреть всю эту ситуацию, даже, быть может, переоценить некоторые вещи, которые остались в далёком прошлом.

— И, может быть, в некотором роде искупить свою вину?
— Ну, честно говоря, мне бы не хотелось говорить о вине — вы уж слишком трагически смотрите на какие-то события. Это ко мне явно не имеет никакого отношения, я ни в коей мере не рассматриваю то, что произошло в моей жизни до сегодняшнего дня, как некую череду ошибок. Нет, я всё делал, как говорится, в трезвом уме и твердой памяти. Просто есть определённый жизненный опыт, который приходит со временем. И этот опыт хорошо бы потом использовать во благо, и не только себе, но и твоим близким. Поэтому я идеальный муж и идеальный отец. Всё, точка.

— Понял, больше на частную территорию не лезу. Музыка ваша сильно отличается от той, что была десять лет назад?
— Вообще не отличается. Даже от той, что я писал в 14 и в 15 лет. Да, опыт, как я сказал уже, влияет. И, наверное, сейчас я исполняю её по-другому. Но в принципе, то, что я слышал в своей голове двадцать лет назад, слышу и сегодня.

— А через двадцать лет можете себя представить — на сцене, с гитарой, седого?
— Да, конечно.

— И когда группе исполнится 40 лет, вы, как «Машина времени», устроите концерт в Лужниках. Или, может, даже в Кремле?
— Нет, это вряд ли. Это как парикмахер Сергей Зверев, у которого был концерт — не помню точно, как назывался, но что-то вроде «Десять лет с ножницами». И тот билборд на улице выглядел очень забавно… Вы знаете, я всегда в таких случаях вспоминаю откровение моей младшей сестры. Она была ещё юной студенткой, когда я взял её на первый лондонский концерт группы Fischerspooner. Тогда о них очень много говорили, но никто не видел группу живьём. Была чрезмерная реклама — мол, наконец-то они устраивают концерт (действие происходило в большом андеграундном клубе). Всё это, конечно, выглядело сыровато, очень радикально и не совсем интересно с музыкальной точки зрения. Я спросил сестру: «Ну что, твои впечатления?» А она всегда была девушкой серьёзной: и в школе, и в университете, и сейчас. И она сказала: «Послушай, мне показалось, что всё было так глупо, что в какой-то момент даже начало нравиться».

— А вы боитесь выглядеть глупо? Или смешно?
— Да, честно говоря, не хотелось бы выглядеть настолько глупо, чтобы это начинало уже нравиться. И на 40-летие в Кремле я не согласен. Может, разве что на 80-летие!