Он не боится признаться в том, о чём другие предпочли бы умолчать. И... не стесняется называть себя «штучным экземпляром». Ему можно. Михаил Олегович действительно такой один, великий и ужасный...

Беседовала Ольга Генина

— Михаил, вам можно задавать любые «неудобные» вопросы, и вы честно отвечаете, не заботясь о том, что о вас подумают. Это принципиальная позиция?
— Это жизненная позиция. Хотите спросить про алкоголь — спрашивайте. Только достала меня эта тема до самых печёнок. Это пятно на моей репутации, яркое такое, сочное. Но уже, вот честно, скучно даже рассказывать. Да, были проблемы, но в какой-то момент наступило полное пресыщение. Зачем скрывать и делать вид, что я белый и пушистый? По мне что, не видно? Зато однажды — бац! — и выпивка стала совершенно неинтересна. Хотя к тому моменту я этот вопрос уже изучил со всех сторон, и изнутри и снаружи, настолько досконально, что мог бы, пожалуй, пару-тройку книг написать. Это не означает, что я ни капли в рот не беру, но серьёзных запоев не случается, и я всегда стараюсь себя контролировать.

— А ваша жена в одном интервью говорила, что бьёт вас за пьянство...
— Знаете, что я больше всего ценю в женщинах? Чувство юмора, иронию, самоиронию, здоровый цинизм и лёгкое отношение к жизни. И угадайте теперь, почему я её ни на кого не променяю! Моя супруга не пьёт вообще ничего и никогда, и у неё есть чёткая позиция относительно алкоголизма. Пьёшь? Не контролируешь себя? Оставайся там, где наливали, домой не приходи. Выспишься, придёшь в себя — добро пожаловать. Дома ты должен быть в трезвом уме и добром здравии. При этом она всегда знает, где я нахожусь, даже если я сам об этом не сообщаю. Женская интуиция плюс доскональное знание моих привычек и любимых мест в городе. А по поводу того, что Соня меня бьёт, — так это правильно. Может и затрещину отвесить. Женщине можно. А моей женщине тем более.

— А если спрошу про наркотики?
— Знаете, почему я никогда не стану наркоманом? Потому что не люблю, когда железо прикасается к телу. И татуировок у меня никогда не было и не будет — ненавижу прикосновение иголок, даже один их вид меня угнетает. Мне не нравится стрелять, удить рыбу, собирать грибы. Могу, конечно, за компанию посидеть с удочкой, но меня корежить будет. Я бы, наверное, мог «откосить» от армии именно потому, что ненавижу оружие, но хотелось, чтобы все было по-честному. Помню, даже написал заявление с просьбой отправить меня в Афганистан. Правда, не потому, что был таким отчаянным патриотом, а... просто тогда мне казалось, что в Афгане теплее, чем в Вышнем Волочке, где я служил.

— Вы не любите занятия, которыми большинство людей занимается с удовольствием.
— Это доказывает лишь одно — я не большинство людей. Значит, я — штучный экземпляр. И не стесняюсь говорить о том, что, к примеру, не люблю музыку. Совсем. Никакую. В машине у меня только «говорящие» радиостанции. Хотя для одного спектакля я научился играть на фортепиано «Лунную сонату». До этого ни разу в жизни ничего подобного не делал, но сцена была устроена так, что зритель сидел почти вплотную к нам, актёрам. Поэтому не было никакой возможности включить фонограмму и делать вид, что играешь. Разумеется, ни о какой правильной постановке пальцев и прочих тонкостях речь не шла, но через две недели я прилично играл это произведение. И, признаюсь, было очень приятно слышать шепоток в зрительном зале: «Сам играет! Сам!» И жена у меня преподаватель музыки, казалось бы, должен бы любить. Ан нет. Не моё. Ещё я не люблю скучную, нудную, правильную речь. Если не можешь словами «зажигать», то лучше уж матом. Я ругаюсь. А, и животных не люблю. У меня на них аллергия.

— Давайте придумаем хоть одно увлечение, которое с вами разделяет большинство мужчин.
— А чего думать? Кстати, долго думать я тоже не очень люблю. Футбол. «Спартак»! — три хлопка. «Спартак!» — три хлопка. В мире нет ещё пока команды лучше «Спартака»! Это мы хором должны сейчас с вами кричать. И сыновья мои тоже ярые болельщики. Один сын — спартаковец, другой болеет за «Локомотив». Но, слава богу, «коней» в семье нет. Я бы этого не перенёс.

— Раз уж вы начали про сыновей, как вы их воспитываете? Советуете ли, какие книги читать? Подаете ли сами пример?..
— Какой же я пример для подражания, вы что, смеетесь? Я воспитываю детей... невмешательством. Особенно сыновей — они у меня уже взрослые, состоявшиеся личности. Однажды мой второй сын Николай попал в милицию — я его подверг на месяц остракизму. И что? И ничего. Он сам вне зависимости от моего с ним общения сделал все необходимые выводы. Уверен, что правильные. С парнями вообще не надо церемониться. Не думаю, что навязывать им свой литературный вкус, в котором и сам, признаюсь, сомневаюсь — правильное решение. Главное, чтобы они прочли Библию, Тору и Коран. Это не религиозные книги, это духовная литература, которая многое объясняет. Она освящает.

— У вас в доме была огромная библиотека, должен был царить культ книги.
— Родители читали много и со вкусом. Если посмотреть на нашу библиотеку, то можно было увидеть много закладок в книгах. Но у нас не практиковались советы в части книг — каждый читал то, что хотел. Не припомню, чтобы отец мне говорил: «Миша, читай то-то, делай то-то». Разве что мама пыталась развивать мой литературный вкус, часто говорила: «Мальчик из такой хорошей семьи, а такой серый. Неудобно». А воспитание со стороны отца было другим — ни напутствий, ни советов, даже не могу сказать, чем именно, но он меня воспитывал, это точно. Наверное, тем, что он просто был рядом. Я думаю, что литература соответствует времени, в котором ты читаешь книги. Конкретный, отдельно взятый момент, когда у тебя в руках появилась эта книга. Хорошее у тебя настроение, плохое, пьяный ты или в депрессии, хочется ли тебе полежать или поплясать — вот при разном настроении любима разная литература. Например, в армии я нормально служил только первые полгода, а вторые полгода не знали, куда меня «пришпандорить». Вот я и взялся читать — Тургенева, Лескова, Гоголя.Тогда у меня были обстоятельства и настроение такое — подходящее чтению классики. В какие-то моменты мне очень помогло «Откровение Иоанна Богослова». Как ни странно, в определённый жизненный момент, достаточно сложный, я читал не самую лёгкую часть библейских сказаний. И она меня укрепила. Помогла.

— В одном из интервью вы сказали, что вся ваша жизнь — большой кризис. Что это значит?
— Это значит, что мне интересно жить. Что постоянно возникают ситуации, с которыми трудно справиться. Они раздражают, бесят, выводят из себя, но именно в них — жизнь. А иначе — стагнация, стабильность. Ску-ко-та! В жизни всё закономерно: чем больше ты преодолеваешь, тем больше ты счастлив. Чем больше отдаешь — тем больше получаешь. Я даже опыт проводил: давал большие чаевые официантам, в несколько раз больше, чем требуется, и через несколько дней мне поступали очень интересные в финансовом плане предложения.

— Вы, в отличие от многих других актёров, никогда не говорили о том, что ни за что не станете сниматься в сериалах.
— Может, я не такой чистоплюй, как некоторые мои коллеги. А может, у меня вкуса нет. Или же просто эти люди кривят душой, потому что сниматься в сериалах им просто никто не предлагает, вот они и оправдываются перед публикой: «Это пошло, это ширпотреб». Я отношусь к своей профессии как к работе. Нормальной, человеческой работе, позволяющей зарабатывать деньги и содержать семью. Вы можете себе представить учителя, который, посмотрев на класс с низкой успеваемостью, скажет: «Я отказываюсь учить этих детей, это не мой уровень»? Или токаря на заводе, который по личным эстетическим соображениям отойдёт от станка и откажется работать. Я не могу. И профессия актёра мало чем отличается от остальных профессий. Я не хочу остаться без работы, поэтому отказаться от роли может меня заставить только очень веская причина или очень недостойный сценарий. И уж тем более сериалом меня не испугаешь. Знаете, я уже вышел из того возраста, когда испытываешь терзания и сомнения относительно роли. Ты просто делаешь, что умеешь, и получаешь за это деньги. Я бы и в рекламу пошёл. Только не зовут, потому что образ у меня такой... Нерекламный. Зато я могу сделать офигенную антирекламу.

— Радует тот факт, что вас уже не сравнивают с отцом?
— Однажды Константин Райкин сказал так: «Ладно, первую минуту, ну три-четыре минуты на меня будут смотреть как на сына Райкина. Но потом-то я буду вынужден предъявлять что-нибудь сам». Я с ним абсолютно согласен. Если не кривить душой, то я бы, пожалуй, не отказался быть похожим на отца. Вы обратите внимание: папа не сыграл ни одного дурного персонажа, ни в кино, ни театре. И не потому, что амплуа у него было такое или подобных ролей не предлагали. Просто интеллигентность, душевная чистота «голосовали» за другие роли.

— Вы сейчас делаете то, за что обычно ругают журналистов. Сами сравниваете себя с Олегом Николаевичем.
— Это вам нельзя, а мне можно. Несмотря на то что сравнение далеко не в мою пользу. Ведь откуда пришло актёрское ремесло? С площади и из церкви. Так вот я — шут, балагур, скоморох, выбежавший из балагана в цветном колпаке и неряшливом гриме. А отец — жрец. Он из храма. Он умел быть не просто актёром, как я, а актёром-человеком. Как никто.

— Хорошо иметь родных, которыми гордишься.
— С родословной у меня действительно всё в порядке. Дед по материнской линии, Борис Покровский, — известный реформатор оперной сцены, а прапрапрадедушка мало того что был другом отца Ленина, так ещё и создал чувашский алфавит и письменность. Но «на роду» мне не было ничего написано, в детстве о карьере актёра я даже не думал — одно время очень увлекался математикой, потом полюбил историю, и до сих пор её люблю. Потом долгое время хотел стать таксистом. Наверное, это желание сформировалось, когда меня впервые отвели в таксопарк на экскурсию и, как любой мальчишка, я «заболел» автомобилями. Моторы, железки всякие, запах бензина произвели на меня огромное впечатление.

— А укрепилось это желание, видимо, когда Олег Николаевич стал работать над ролью таксиста Саши в фильме «Три тополя на Плющихе»?
— Скорее всего. После этой картины отец стал лучшим другом всех таксистов, шоферов и просто автолюбителей страны. Я очень хорошо помню, как мы с папой ездили в таксопарк ремонтировать нашу бежевую «Волгу» с оленем впереди: когда мы приезжали, такое начиналось. Яркое свидетельство того, что его роль в «Трёх тополях» — очень точное попадание в образ. Вот сейчас говорю и понимаю, что в киношной жизни отец часто был тесно связан с машинами. В фильме «Продлись, продлись, очарованье.» герой Олега Николаевича умер за рулем автомобиля. Человек жил, любил, спешил куда-то, остановился на переезде и умер. Под песню Леонтьева про светофор зеленый.

— Как вы хотите умереть?
— В России. С осознанием того, что моя смерть никого до инфаркта не доведёт. Но до тех пор, пока каждый мой ребёнок не родит мне по внуку, я не умру.