Комсомолка, красавица, спортсменка... И так уже 45 лет. Всё-таки удивительное дело: давно не снимается, редко появляется на ТВ , ещё реже даёт интервью. А любовь народная к Наталье Варлей не проходит. Не так давно знаменитой актрисе исполнилось 65 лет, но она по-прежнему не ведает покоя. Пишет стихи, играет, поёт. Колесит по стране с концертами и спектаклями. И всё так же лучезарно улыбается.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

— Наталья Владимировна, жизнь у вас по-прежнему всё такая же разъездная?
— Да, именно разъездная.

— Не устали? Ведь много лет уже...
— Мне? (Смеется)

— Нет, вам всегда 18, вы же комсомолка-спортсменка-красавица...
— К сожалению.

— Почему к сожалению? Вашего бывшего свекра Вячеслава Тихонова тоже все называли Штирлицем. Неужели он страдал от этого?
— Не могу сказать — к сожалению, мы мало общались... А я не то что страдаю — умом-то понимаю: да, это роль, по которой меня знают, которая сделала мне имя, принесла популярность. Но картине-то уже 45 лет. И все эти 45 лет меня объявляют: «Спортсменка, комсомолка, красавица...»

— Так выглядите, так улыбаетесь, что по-другому и назвать нельзя.
— Но это значит, что я вышла на сцену и должна петь «Где-то на белом свете...» — больше делать уже нечего! И это клише!.. С одной стороны, конечно, я благодарна этому фильму. А с другой... Всё-таки думаю, что та роль оттолкнула от меня очень многих режиссёров.

— Настолько яркий дебют?
— Дело даже не в этом. Просто — ну как можно на серьезную роль приглашать девочку, которая чего-то там скачет, куда-то прыгает, в речку ныряет?..

— Зато как хороша она! Как поет, как танцует!
— Ну и что?.. Вы знаете, Леонид Иович мне рассказывал: когда пришёл первый отснятый материал и его посмотрел Пырьев (в то время руководитель «Мосфильма»), он сказал: «О, из этой девочки можно сделать Любовь Орлову!»

— Вот именно! Из этой девочки можно было делать все, что угодно!
— Но ничего в принципе сделано не было. Я руками и ногами отбивалась от последовавших за «Кавказской пленницей» целой обоймой таких Нин, только ухудшенных копий. Единственная роль, на которую согласилась тогда, была в фильме «Вий» — и то, потому что другая драматургия совсем. Потом пошла учиться, после окончания Щукинского училища попала уже в несколько другую возрастную категорию. А на меня всё равно смотрели сквозь призму «Кавказской пленницы». И до сих пор смотрят. Вы знаете, очень смешная была история в Можайске. Мы с Володей Долинским не так давно играли спектакль «Отрава для двоих» — сложный, эмоциональный, затратный. После спектакля подходят ко мне две девочки, лет по 12. «Ой, нам так понравилось, как вы играете, ой, вы так плакали. Это и называется вживание в образ, да?» Я говорю: «В какой-то степени». — «А, понятно... А в жизни вы всё-таки немножечко старше...» — «Старше, чем где?» — «Чем в кино». — «В каком кино?» — «Кавказская пленница»...

— Это и счастье, и несчастье.
— И счастье, и несчастье. И что бы я ни играла в театре, что бы ни играла в кино... А у меня ведь 61 картина...

— В кино вы уже лет шесть не снимаетесь, и до того роли были не так часты и не столь заметны. А народ вас по-прежнему любит. Почему, как думаете?
— Не знаю. И благодаря «Кавказской пленнице», и благодаря другим моим работам. И благодаря каким-то поступкам, каким-то высказываниям — из многого, думаю, складывается. Когда приезжаю на гастроли, ко мне подходят после спектакля, и первое, что говорят — «Боже мой, как мы вас любим!» Хотя... Вы знаете, мне сын на Новый год подарил айпад: я влезла в какую-то социальную сеть, набрала свою фамилию... Батюшки, сколько же там негатива!

— Не может быть!
— Не хочу на эту тему говорить, потому что уже много было говорено... Это вторая жена Володи Тихонова. Он ушёл из жизни уже 22 года назад, а ей все не даёт покоя моё существование на земле.

— Чего же ей от вас надо?
— Не знаю. Сначала она постоянно говорила, что мой Вася — вовсе не сын Володи, а сын Коли Бурляева. Потом вдруг у неё поменялись показания — стала говорить, что сын Кости Райкина. Я случайно один раз наткнулась на передачу, где у Кости спросили: «А правда, что у вас с Натальей Варлей общий сын?» Он замахал руками. «Нет, ну правда или неправда?»... Но почему мы об этом заговорили — вы сказали, что у меня сплошной позитив. А откуда позитив? У меня год как мама умерла...

— Да нет, я знаю, что жизнь у вас непростая, и на чём зиждется этот позитив, одной вам известно...
— Да, стараюсь не унывать, потому что уныние — грех. Но когда совсем уж подпирает, только церковь спасает.

«После „Кавказской пленницы“ меня никто не узнавал»

— Если вспомнить студенческие времена, в Щукинское училище вы пришли уже стопроцентной звездой...
— Вы знаете, я никогда не считала себя звездой — это во-первых. Во-вторых, я дала слово ректору вуза Борису Евгеньевичу Захаве: пока учусь, в кино не сниматься. Это сейчас на первых курсах учатся сплошь звёзды сериалов — весь курс в одном сериале может сниматься, и все звёзды. А я дала слово. Да и действительно считала, что не владею профессией.

— Вертинская свою безумную популярность вспоминает с содроганием, внимание толпы её угнетало. Могу представить, что с вами творилось после «Пленницы»...
— Вы знаете, меня не узнавали. Никогда практически. Меня сейчас узнают, потому что уже знают, как я выгляжу...

— А тогда вы как выглядели?
— Во-первых, все считали, что я высокого роста, что я крупная. А я была очень худенькая, весила меньше 50 килограммов. И я помню, как Нина Павловна Гребешкова говорила художнице по костюмам: как же так, тоненькая девушка, а у вас она такой массивной выглядит на экране.

— Что же, на улице не было ни визга, ни писка?
— Нет, у подъезда народ дежурил. Приезжали жениться в большом количестве — мама отбивалась. А вот так, чтобы по улице за мной шла толпа, — такого не было. Я была маленькая, худенькая, с длинными волосами — никто не узнавал. Вот когда приезжала с цирком на гастроли — в город Горький, к примеру, — там стояла целая толпа, потому что все знали: будет Наталья Варлей. И то... Однажды директор гостиницы постучал мне в дверь: «Наташа, вас там внизу ждут». Я спускаюсь — и мужик, глядя на меня, говорит: нет, это не она. Спрашиваю: «А кто вам нужен?» — «Мне нужна Наталья Варлей». — «Да вот я!» — «Да ну!» А потом выяснилось, что в универмаге к нему подошла девушка. Высокая, красивая, стрижка каре (а у меня уже никакого каре — длинные волосы, хвостик), и сказала: «Вы знаете, мне нужно купить сапоги, я не взяла с собой деньги, — не могли бы одолжить? Я живу здесь, в гостинице цирка, меня зовут Наталья Варлей — «Кавказскую пленницу» смотрели?» Короче говоря, пришёл дядечка за деньгами — и: «Не она!» Вот и всё.

— И всё-таки о Щукинском. Там же в вас все перевлюблялись...
— Ну, такова планида у студентов — влюбляться. Но я никогда не вела себя по-звёздному. Наоборот, Юрий Васильевич Катин-Ярцев, худрук нашего курса, всегда мне говорил: «Наташа, отключи, пожалуйста, самоконтроль и самоанализ. Включи полную веру в собственные силы». Потому что я действительно вся была в комплексах. Да и сегодня, если режиссёр на меня крикнул, — всё, у меня ступор, я больше ничего не могу... В принципе задача, поставленная режиссёром, для меня как приказ, обязана выполнить. Но ведь режиссёр режиссёру рознь. Скажем, фильм «Большой аттракцион», где я сыграла цирковую девушку. Сейчас смотрю и думаю: зачем послушалась режиссёра и говорю таким писклявым голосочком? А потому что он безумно хотел, чтобы снималась гимнастка Оля Карасёва, а она разговаривала таким вот голосом. Ему хотелось, чтобы героиня была такая вся инфантильная, маленькая, нежная — работая со мной, всё время представлял Олю Карасёву, в которую, наверное, был влюблен. А худсовет утвердил меня...

Запомните меня
Весёлой и смешной
(Какой бывала я,
Увы, совсем не часто!)
Запомните, как я
Светилась счастьем
(Которое не встретилось со мной...)

— В советское время многие режиссёры влюблялись в своих актрис?
— А Гайдай так и говорил, что режиссёр обязательно должен быть влюблён в свою героиню, как Пигмалион в Галатею. А как зритель может полюбить героиню, если режиссёр в неё не влюблен? Не плотски, конечно, а платонически...

— Почему же вы не стали его актрисой? Можно вспомнить ещё только «Двенадцать стульев», где у вас небольшая роль.
— Ещё во время съёмок «Кавказской пленницы» Леонид Иович мне говорил: в следующем фильме будешь у меня играть роль соблазнительницы» (ту, что в итоге сыграла Светлана Светличная в «Бриллиантовой руке»). Но у меня даже проб не было, потому что поступила тогда в Щукинское. Только в конце 3-го курса снялась в «Двенадцати стульях». А что там дальше было? «Не может быть», «За спичками», «Спортлото-80»... Кстати, я знаю, что для этого фильма Гайдай дал задание ассистентам найти «юную Варлей»... А в картине «На Дерибасовской хорошая погода» я озвучивала эту американскую девушку. У Гайдая тогда любимый артист был Дима Харатьян, вот мы с Димкой звучим. И Леонид Иович вдруг говорит: «Зачем я пригласил Келли? Почему не Наташку?.. Правда, Наташке уже много лет...» Дима Харатьян возмутился: «Побойтесь Бога, посмотрите: Келли-то старше». — «Да-а...» Подумал и потом добавил: «Я, пожалуй, сниму следующий фильм про любовь, и будут там Харатьян и Варлей».

— А следующего фильма не было.
— Не было, потому что Леонида Иовича не стало.  Было много других фильмов. Причём сниматься приходилось в отпусках, в выходные, ночами. В 61 картине успела насниматься, и каждый раз это была катастрофа — отпускали с таким скрипом! В театре Станиславского, куда я поступила после окончания училища, директором был Михаил Жарковский, который играл Кальтербруннера в «Семнадцати мгновениях». Вот он и в жизни был такой. Помню, с Олегом Видовым должны были лететь на фестиваль советских фильмов в Малайзию — бумс, и на середину этого срока вдруг ставится спектакль, где у меня нет замен. «Как же так!» — «Ничего не знаю, вы в театре служите». И, вместо того, чтобы сказать: да пошли вы! — я подчинялась.

«Возраст — это не морщины и не седины»

— Сейчас снимают сразу два продолжения «Кавказской пленницы». Не звали?
— Нет. А если бы и позвали, отказалась бы. Гайдай — гений! Нельзя брать то, что родилось у него, слепить кальку и срубить с этого деньги. Потому что деньги всё равно срубятся. Люди придут из любопытства: пусть даже потом будут плеваться, они уже посмотрели, деньги заплатили. Так же, как «Ирония судьбы-2» собрала кассу.

— А там же снялись и Брыльска, и Мягков, и Яковлев...
— Не знаю, мне лично не хочется, чтобы этих актёров было жалко. А в «Иронии судьбы-2» их жалко. Думаешь: «Боже мой, что же жизнь с людьми сделала!» А ведь «Ирония судьбы-2» — ещё и продолжение. И я считаю, это вообще преступление, потому что новый фильм разрушил мечту нескольких поколений. Каждый раз люди смотрели «Иронию судьбы», потому что это была такая мечта — что в Новый год можно встретить свою судьбу, что всё будет хорошо и мы поженимся. И вдруг нам говорят: да нет, не поженились они, вернулись к своим старым пассиям. К тому же показали, как выглядит сейчас Мягков, как выглядит Яковлев. Понимаете, если бы Яковлев играл в другом фильме какого-нибудь пожилого человека — это одна история, а когда он играет того же красавца Ипполита!..

— Сейчас время циничное, меркантильное — все бы поняли вас, если бы сыграли в продолжении «Пленницы».
— А я не хочу подыгрывать циничности и меркантильности. Мне Нина Павловна Гребешкова звонила и рассказывала, что к ней обращался Максим Воронков (режиссёр и продюсер одной из новых «Пленниц». — Прим. ред.)... А я знаю этого Максима очень хорошо, когда-то, лет 15 назад, он только-только входил в кино и всё ездил за мной со своими сценариями, жуткими совершенно. Но это было в середине 90-х, когда кино просто сдохло... Нина Павловна говорит: он ей позвонил, сказал: мы хотим попросить вашего разрешения. Она спросила: «Максим, а зачем? Вы считаете, что снимете лучше, чем Леонид Иович?» — «Нет, ну мы совсем по-другому...» А сейчас выясняется, что не по-другому, там даже музыка Зацепина. А разрешения Нины Павловны так и нет... «Служебный роман. Продолжение» — тоже, считаю, совершенно безобразное что-то. Как дурочка, села, посмотрела. Я всё ждала, думала: может, пойму, во имя чего это сделано. Во имя денег, наверное... Вот вы сказали — шесть лет не снимались. А почему последнее время у меня так мало работы в кино? Потому что не хочется участвовать в том, к чему не лежит сердце.

— Значит,  имеете возможность.
— Я имею возможность, хотя понимаю, что получала бы за съёмочный день больше, чем за спектакль, безбедно бы существовала и не моталась бы с Дальнего Востока на Север. У меня 61 картина, а могло быть и 120, и 180, если бы на всё соглашалась. Но я должна была прочитать сценарий, пообщаться с режиссёром, понять, что да, хочу. Думаете, сейчас нет предложений, что ли? Есть. Но читаю и говорю: нет. В сериалах, которых нынче полно, героини в основном молодые. А женщинам в возрасте достаются роли мам, тёть, бабушек, соседок. Могла бы согласиться, если это выписано, если не просто: «Дети, идите кушать, я испекла пирожки», — как мне недавно предлагали. Говорю режиссёру: если вам нужна прямо бабушка-бабушка, как «Домик в деревне», — тогда бабушку и берите. А если будете старить, гримировать, — зачем тогда меня, возьмите кого-то другого. «Пожалуйста, канал очень хочет вас»... Ну, пришла, поснимали меня. Потом звонят: «Вы знаете, мы положили рядом ваши фотографии и фотографии актрис, которые должны играть ваших дочерей... Не складывается». Хотя возраст, особенно в кино, понятие относительное. Когда снималась картина «Так и будет» по Симонову, мне нужно было играть героиню в 20 лет и в 60. Ну, 20-летнюю сыграла, а 60, думаю, это о-го-го! И старческий грим, и морщины мне делали, и седые волосы. И прищуривалась я, и таким вот старческим голосом говорила, и, засыпая, садилась к телевизору. Сейчас смотрю, думаю: ой, какая липа! Потому что, конечно, возраст — это не морщины и не седины. Лет 10 назад я встретила своих сокурсников по цирковому училищу. Говорят: «Наташка, ты мало изменилась, вообще. Но такая хрустальная грусть в глазах». Это и есть возраст...

«Муж поставил меня перед дилеммой: либо он, либо дети»

— Есть такое выражение — «возраст любви». Скажите, давно вам последний раз предложение делали?
— Ну, чего-то было совсем недавно... Вообще, раньше я ужасно влюбчивая была, могла каждый день влюбляться. А на другой день смотрела на человека и думала: кто это, что это? Сейчас люди читают мои стихи ранние, удивляются: надо же, какая любовь была трагическая! Вы знаете, говорю, я даже не помню, про кого эти стихи писала. А вот настоящая любовь — это по пальцам одной руки можно пересчитать...

— Но с возрастом, наверное, влюбиться всё сложнее, видны все недостатки...
— Дело в том, что когда влюбляешься — теряешь голову. И все разумные доводы, которые приводит твой внутренний голос, отметаешь напрочь.

— Когда последний раз теряли голову?
— По большому счёту 15 лет назад. Это была любовь, которая закончилась браком. А уже потом всё стало видно. То есть голова не сразу встала на место, она начала вставать, когда поняла, что меня ставят перед дилеммой: либо я, либо дети. Вот это меня остановило — ради любимого мужчины детей я не предам. И потом, я считаю: если мужчина любит, то он любит женщину вместе со всем, что у неё есть: с её кошками, собаками, детьми... А получилось, что кошек полюбил, а детей нет.

— Кто был ваш избранник?
— А вот не хочу я этого говорить. Потому что чем больше проходит времени, тем яснее видны мне собственные заблуждения. Но тогда эмоции захлестнули так сильно! Мы ведь даже венчались. Настолько я была убеждена в том, что Бог послал его мне...

— Теперь раскаиваетесь?
— Вы знаете, нет. Хотя я очень многое потеряла, большой отрезок времени. После того как мы расстались, было такое ощущение, что меня бросили сразу в старость. До того вообще не чувствовала возраста, а вот когда осталась одна, появилось достаточно времени для размышлений. А почему не жалею? Потому что любовь — это всегда вдохновение. В моём случае это несколько циклов стихов, это блеск в глазах, это желание творить. И потом, надо отдать должное и быть справедливой — у меня в то время умирал отец и если бы не помощь мужа, я бы, наверное, с этим не справилась. По-человечески и по-мужски помог.

— А первый брак с Бурляевым? Это была любовь?
— Конечно. Немного детская, наверное. Он заканчивал тогда Щукинское училище, я работала в цирке. Один мой друг, который пытался за мной ухаживать, привёл в качестве подкрепления Колю, мы познакомились, и он меня как-то очень заинтересовал. Помню, спросил: «Сейчас в кинотеатре повторного фильма идет «Иваново детство» — вы смотрели?» «Нет», — говорю. Пошла, посмотрела, и эти вот глаза, взрослые глаза маленького мальчика, этот взгляд мне прямо в сердце попал... Но мы были слишком молодые: ему 21, мне 20. То есть с одной стороны, взрослые, а с другой — ещё абсолютно инфантильные.

— И что, любовную лодку разбило о быт?
— Ну, я думаю, если бы продолжала работать в цирке и мы встречались бы так, как встречались, всё было бы хорошо. Коля очень не хотел, чтобы я поступала в Щукинское. А так получилось, что я поступила, и у меня закрутилась студенческая жизнь. А Коля пошёл в Ленком, и у него закрутилась жизнь театральная — со своими увлечениями, со своими компаниями...

Меня измучили твои
Глаза испепеленные...
Наверно, плакали они,
Мальчишечьи, бессонные, —
Тайком о маме, о весне,
О летнем хвойном воздухе,
Они, доверившие мне
Большого горя отзвуки...

— В общем, молодёжный брак, который в принципе был обречён?
— Не знаю... На Первом канале, в фильме, который про меня там сделали, во всеуслышание заявили, что брак был ошибкой. Сконцентрировались на том, что Лёня Филатов был влюблён, Володя Качан поёт песню: «Перепутал год, перепутал век, и тебе не тот выпал человек», — всё это они увязали. И я считаю, что Колю незаслуженно обидели, потому что была любовь, и для меня это стало первым серьёзным чувством.

— С последующей женой Бурляева Натальей Бондарчук у вас не было проблем?
— Да вы что, мы очень дружны! Как-то оказались в одном купе — обрадовались, будто сёстры. А когда она была ещё Колиной женой, мы с ней полетели в Латинскую Америку на три недели. Коля приехал провожать Наташу, и Гена Цареградский, который был руководителем поездки, увидев нас, вдруг сообразил, что везёт двух жён Бурляева. Рассказывал потом: «Я сел в самолет, думаю: ой, что будет!» Но мы с Наташей очень подружились. Помню, в какой-то венесуэльской газете напечатали наши фотографии, и под моей написали «Наталья Бондарчук», а под её — «Наталья Варлей». Мы посмеялись-посмеялись, потом вырезали аккуратно эти фотографии, запечатали в конверт и отправили Кольке.

— Вот хулиганки!
— Нет, Наташа мудрый человек. Наверное, в такой ситуации всё равно к прошлому ревнуешь. Но ей хватило ума и мудрости...

«Я узнала, что происходит с Володей, только на свадьбе»

— Помню, Татьяна Сидоренко, ваша однокурсница, рассказывала, как Филатов, бедный, страдал и мучился. Вы уже были замужем, когда он в вас влюбился?
— Нет, тогда только поступала в Щукинское, замужем ещё не была. И они с Володей Качаном пытались меня отговорить... Лёня обрушился своей любовью так, что я заколебалась, честно говоря, у меня начались сомнения. Он просто преследовал меня: прибегал ночью, звонил в дверь, мои бедные мама и бабушка открывали — и: «Наташу!.. Мне!.. Позовите!..» Тогда Лёня и написал: «Перепутал год, перепутал век, и тебе не тот выпал человек...»

— А что же всё-таки склонило чашу весов в сторону Бурляева? Если уж такой сумасшедший напор чувств?
— Но я же должна была равнозначно ответить на эти чувства. Влюблённость в Лёню у меня была. Но не любовь.

— Отвергнутая любовь — страшная штука. Не мстил вам Филатов? Известно же, что человек был горячий.
— Конечно, не мстил. Но вот эта фраза в его стихотворении: «И сколько бы дам прекрасных не переродилось в дур»... Я думаю, это и был ответ.

— Когда брак с Бурляевым распался, Филатов не явился на порог со словами: «Ну, наконец-то! Пошли в загс»? Или тогда уже была сильная любовь с Тихоновым?
— Она уже начиналась, да. Лёня опять меня отговаривал... А Володька — тот с папой пришёл на премьеру «Кавказской пленницы» в Дом кино, сразу влюбился. И с одной стороны был ураган Лёня, а с другой — тихий, скромный, немного угловатый, но невероятно красивый, очень юный и трогательный Володя. Закомплексованный — потому что сын знаменитых родителей и нужно доказывать. Он всегда волновался, играя этюды, отрывки...

— Вы же учились вместе. Тогда что же, он боялся подойти?
— Боялся. Потом он мне рассказывал, что я представлялась ему каким-то неземным созданием. Время от времени находила в сумочке записки: «Наташенька, масик, люблю» — и 50 восклицательных знаков. Но я уже была Колиной женой. В те моменты, когда мы с Колей ссорились и я уходила к маме на Суворовский бульвар, Володя сидел на чердаке и ждал, когда я пройду. А ещё у его приятеля на телефонной станции работала подруга. И когда мы с Колей, страдая, начинали выяснять отношения по телефону, вдруг раздавался щелчок — и слышался грустный такой вздох: ох-х-х. Это Володя присоединялся (смеётся). Тоже не влюбиться в такую трогательную любовь было невозможно.

— Можете сказать, что вошли в эту семью — имею в виду Нонну Мордюкову и Вячеслава Тихонова?
— А они к тому времени уже расстались. Нонна Викторовна часто снималась. Когда съёмок не было, ездила с роликами от Бюро пропаганды советского кино, зарабатывала деньги. А Володя был предоставлен сам себе, друзьям, двору. Вот тогда-то беда к нему и пришла. Родители, конечно, ничего не знали...

Проводивши тебя до могилы
И бесслёзно прилюдно простясь,
Я тебя воскресила, простила
И на Божию милость сдалась...
Без тебя становиться мужчиной
Трудно сыну... А мне стареть...
Мой несчастный, мой бедный
Любимый,
Не сумевший свой грех одолеть!..

— Имеете в виду алкоголь или наркотики?
— Там было и то и другое. Но по-настоящему я узнала, что с Володей это тоже происходит, только на нашей свадьбе.

— Почему «тоже»?
— Потому что я думала, это касается лишь его друзей — Володя меня в этом убедил. Я постоянно видела этих друзей, которые, кстати, замечательно ко мне относились и очень болели за своего друга. Это ведь сейчас мы все понимаем, а тогда можно было подумать: под хмельком или даже просто — весёлые ребятки.

— Сколько вы вместе прожили?
— Если официально, то около трёх лет. Но была же ещё долгая предыстория.

— Это были годы борьбы, годы страха, годы кошмара?
— Ну, после того как родился Вася, наша семейная жизнь фактически закончилась. Володя пошёл служить в армию, оттуда отпускали домой к жене с маленьким ребёнком, а он не появлялся. Только потом уже, когда он женился второй раз, всё стало понятно. Бывало, звонит мне: «Масик, я приехал». — «Откуда ты приехал?» — «Я приехал из Ташкента, дыню привёз. Сейчас буду у тебя». — «Володя, у тебя там жена, ребёнок...» — «Ты понимаешь, Масик, нет у меня отцовских чувств». Я говорю: «Это-то я знаю...» Потому что отцовских чувств действительно у него не было. Но я думаю, это даже не связано с Володиной бедой. Некоторые мужчины очень поздно взрослеют. Про того же Вячеслава Васильевича Нонна Викторовна рассказывала...

— У него ведь отцовские чувства только с рождением дочери появились.
— Да. Я помню, когда родился Васька, Вячеслав Васильевич приехал, привёз в подарок детскую кроватку. Стол накрыли, сели. И через час он начал собираться. «Всё-всё, мне надо ехать». — «Ну посидите ещё, Вячеслав Васильевич». — «Нет-нет, мне Анечку надо купать». Вот это было уже осознанное отцовское чувство.

— С Нонной Викторовной у вас общение было ближе?
— Ну, мы жили под одной крышей. Но Нонна Викторовна сама ещё была молодая, и у неё тоже случались какие-то романы. Помню, когда с Володей у нас начались проблемы, я позвонила, говорю: «Нонна Викторовна, что мне делать?» — «Ничего не знаю, разбирайтесь сами — мне сейчас самой тяжело, от меня Толя ушёл». А у неё был роман с певцом Большого театра. Он уехал на стажировку, Нонна Викторовна узнала про его измену, выставила чемодан за дверь и переживала страшно по этому поводу... Вообще, у нас разные были периоды в общении. Когда Володя умер, я позвонила ей — говорит: «Наташка, никого не хочу видеть — только тебя и Васеньку». А потом, после похорон, видимо, её обработали соответствующим образом, я звоню — и Нонна Викторовна вдруг что-то такое мне сказала! Я побежала в слезах к своему духовнику, он говорит: не надо, только ничего не выясняй, молись: если суждено вам нормально общаться, значит, будете. И я радуюсь тому, что с Нонной Викторовной, хоть не часто и не близко, но мы потом всё-таки общались, успели друг другу сказать слова любви. Когда в её юбилей на сцене я Нонну Викторовну поцеловала, она мне сказала: «Наташка, я тебя всегда любила». А с Анечкой Тихоновой мы стали общаться только после смерти Вячеслава Васильевича. Виделись ещё на Володиных похоронах, а общаться начали только недавно.

«Большую часть жизни я прожила одна»

— Смерть всех мирит, правда?
— Уход человека расставляет всё на свои места. У меня год назад ушла мама, и я совершенно другая теперь. Просто другая. Наверное, не было человека более заинтересованного в том, чем я занимаюсь, что делаю. Я маме звонила по два раза в день, где бы ни находилась: в Германии, в Магадане, в Латинской Америке, во Владивостоке. Я знала, во сколько она просыпается, должна была сказать ей «доброе утро» и обязательно — «спокойной ночи», поведать обо всём, что со мной случилось, что у меня всё хорошо. Чтобы и ей было спокойно, и мне.

— Вы сказали: «не было более близкого человека». А дети выросли, разлетелись, как птицы?
— Ну а что — дети? Они меня любят, но... До сих пор после спектаклей у меня рука сама тянется к телефону, чтобы набрать маме. А позвонить, сказать: «Саша, я отыграла спектакль»? «Ну отыграла — зачем тратишь деньги?» Нет, я теперь пишу эсэмэски: «Прилетела». Саня отвечает: «Слава богу», Василий пишет: «Береги себя»...

Для чего я живу?
Чтобы в мудрости жизни
Обрести бесконечность
И светлый покой.
Чтоб по телу земли
Растеклась, как по жилам,
Моя нежность. И любящим
Стало легко...

— Ещё одна загадка вашей биографии — кто отец младшего сына Саши?
— Пускай загадкой и останется. Это не вылилось в брак, в этой истории нет никакого продолжения.

— Так что же получается? При всей красоте вашей, харизме, зажигательности — личная жизнь не сложилась? Почему все отношения были кратковременными?
— Во-первых, я не считаю, что личная жизнь не сложилась — у меня прекрасные сыновья и замечательный внук. Во-вторых, почему же кратковременные? Это мучительно длинные истории. А вот почему не сложилось так, как хотелось — чтоб одна любовь, один брак на всю жизнь, — не знаю, мне сложно сказать. Видимо, были для встреч и расставаний объективные причины. Наверное, поскольку я поэт, пыталась идеализировать своих избранников. Какое-то время все держалось на эмоциях, на любви. А потом начинался быт...
Досье

— Вы к быту не приспособлены?
— Я приспособлена. Но, наверное, и у мужчин тоже был несколько идеализированный образ. Наталья Варлей, известная актриса, красивая молодая женщина — и вдруг у плиты, с авоськами. Это что, Наталья Варлей? А он лежит на диване и смотрит телевизор. Это что, влюблённый мужчина? Вот и всё, понимаете? Дело не в том, что мне не радостно было готовить для любимого котлеты, — просто, видимо, то, на чём строились отношения, из жизни уходило. А когда ты не чувствуешь искры, когда не видишь огня в глазах любимого человека, всё уже теряет смысл. Понимаю, что любовь — не только вздохи на скамейке и прогулки при луне. «... Всё будет: слякоть и пороша. Ведь вместе надо жизнь прожить. Любовь с хорошей песней схожа, а песню нелегко сложить». Всё правильно, взаимоотношения нужно выстраивать. Но это я сейчас понимаю. А тогда нужен был высокий эмоциональный градус, иначе жить было невозможно. Просто не хватало мудрости.

— Может, слишком многого хотели?
— Да, у меня большие требования к любви, к чувству, которое не хочется терять. Не хочется, чтобы оно опускалось только до готовки, стирки... Нет, и это всё с радостью — но если человек смотрит на тебя влюблёнными глазами, когда ты его рубашки стираешь, если не чувствуешь себя при этом горничной.

— Одной тяжело? Ведь вам приходится очень много работать...
— Вы знаете, дело в том, что большую часть жизни я и прожила одна. В юности, когда не была ещё крещена и увлекалась гороскопами, я прочитала, что женщины, рожденные в год Свиньи и Раки по знаку зодиака, чаще всего во второй половине жизни остаются в одиночестве. Я с ужасом думала: как это так?! Что такое одиночество? А сейчас понимаю, что есть одиночество, когда ты совсем один, есть одиночество, когда теряешь близких людей. А есть одиночество — уединение: для творчества, для размышлений. И в этом случае я предпочту одиночество пустым тусовкам.

— А этот ваш график рабочий: жёсткий, плотный, — он отчего? Оттого что зарабатывать надо, оттого что нужно работать, оставаться востребованной, держать себя в форме?..
— Не забывайте, что это моя профессия, которую я люблю... Да, работать, зарабатывать, не оставаться наедине со своими мыслями надолго. А иногда, наоборот, хочется остаться наедине со своими мыслями, а такой возможности нет, потому что утром прилетела с одних гастролей, а вечером улетаю на другие.

— Не хочется сделать себе послабление, отдохнуть, пожить размеренной спокойной жизнью?
— А так не получается. Либо естественная пауза возникает, либо ты всем проектам говоришь: всё, этот отрезок времени я не работаю. И такое бывает иногда. На самом деле как складывается, так и складывается.

— На самом деле складывается так, что без улыбки вас представить невозможно. Насколько сложно быть заложницей этой улыбки комсомолки-спортсменки-красавицы?
— На публике не сложно. И потом, я понимаю, что многим сидящим в зале живётся гораздо сложнее, чем мне. Может, кстати, люди и испытывают ко мне добрые чувства, потому что понимают: на самом деле всё не так просто, а человек улыбается, — значит, и у меня не всё так плохо. Или покупают книгу моих стихов — пишут письма: «Я читала, плакала, потом подумала, что вы тем не менее улыбаетесь, творите — и это перевернуло мою жизнь».

— Тогда я вам пожелаю улыбаться ещё долгие-долгие годы. Потому что нам, зрителям, ваша улыбка очень нужна.
— Пожелайте мне, чтобы все мои близкие были здоровы. Пожелайте хороших ролей. Пожелайте, чтобы у меня были силы писать стихи и наконец закончить две прозаические книги: о животных и что-то вроде автобиографии. А то... столько фальшивых биографий развелось!..